Кошачьи проделки - [38]

Самый конфузный для него момент, однако, лежит на моей совести. В субботу после полудня Чарльз, после особенно бесплодных утренних трудов, заявил, что больше туда не пойдет; с него хватит. «Наймем другого подрядчика», – сказал он. Из города, если потребуется. Надоело ему вечно ходить в грязной одежде. Люди проходят мимо и пялятся на него. «Еще кот лезет в яму, прямо под ноги, когда копают», – сказал он, сверкнув глазами на Соломона. На что Соломон обиженно ответил, что Чарльз ведь не хочет быть покусанным снизу мышами.

Тогда я сказала: «Ох, ну потерпи всего какой-то один или два дюйма, и ты обязательно доберешься до труб, а если кто-то будет проходить мимо, можно пригнуться». Таким образом, именно я несу ответственность за тот факт, что когда некоторое время спустя мимо проезжала конноспортивная школа – то есть единственные люди, которые со своих седел могли поверх калитки заглянуть в яму и его увидеть, – Чарльз опять был там, на дне траншеи.

И хорошо, что он там был, потому что в этот момент он увидел нечто, чего не видел прежде. В двух футах от дна ямы, в плотно утрамбованной земляной стене обнаружился круглый клейкий край выпускной трубы, сильно заиленный, поэтому и незаметный. Он копал вдоль него по меньшей мере с неделю.

Я в то время этого не знала. Просто услышав голоса и выглянув, увидела конную инструкторшу, столь невозмутимо разговаривающую с торчащим из недр земли Чарльзом, как если бы они сидели бок о бок верхом. А окружив ее парадным полукругом и глазея на него во все глаза, сидели на своих пони с десяток детишек.

Я не удивилась тому, что лицо у Чарльза, когда они уехали и он вылез на поверхность, было красное. Впрочем, совершенно забыла об этом на радостях, оттого что обнаружилась труба. Мы притащили пруты для прочистки; протолкнули их в трубы; Чарльз снял крышку с отстойника, чтобы проверить уровень, и в этот момент, как по волшебству, на лужайке появились кошки… Шеба, которую пришлось тут же хватать и оттаскивать, потому что она свесила голову в отстойник, крича, что хочет только посмотреть; Соломон, которого пришлось извлекать со ставшего очень опасным дна ямы и который вопил что-то о мышах, которые должны там быть.

Через несколько дней я была в саду, когда мимо снова проезжала конноспортивная школа, и инструкторша тепло осведомилась, не ожидаем ли мы прибавления.

– Что? – застыла я с открытым ртом, полагая, что, должно быть, ослышалась.

– Я спросила, вы что, БЕРЕМЕННЫ? – крикнула она громогласно. – Я имею в виду Аннабель.

– Надеемся, что да, – ответила я. – Черт возьми! – сказала я Чарльзу, вернувшись в дом. – Как же я покраснела! Что, если это услышала мисс Веллингтон, или старик Адамс, или Дженет и Джим?

– Значит, теперь ты понимаешь, почему я тогда покраснел, – смиренно ответил Чарльз.

Оказывается, именно это она спросила тогда и у него.

Интерес к Аннабель быстро возрастал. Люди то и дело спрашивали, когда она должна родить; оставим ли мы себе осленка; как мы его назовем. Наш же главный вопрос состоял в том, есть ли вообще этот осленок? Мы ощупывали ее, но ничего не могли почувствовать. Или же красноречивым было как раз то, что когда мы пытались ее ощупать, Аннабель обидчиво отходила прочь, говоря, что ей не нравится, когда ее трогают в этом месте. Измерение ее талии ничего не прояснило. Сейчас в ней было пятьдесят восемь дюймов. Что хотя и было интересно само по себе, потому что составляло в точности ту же величину, что и высота нашей дождевой бочки, но всего на четыре дюйма за семь месяцев превышало норму и могло быть отнесено на счет количества съеденной Аннабель пищи.

Мисс Веллингтон, поставщица йоркширских пудингов для нашей ослицы, была полностью убеждена, что Аннабель в положении. «Такое уж выражение на ее милой мордашке», – говорила она. «Несварение желудка», – приглушенно замечал Чарльз, да и вообще ее морда тут совершенно ни при чем.

А вот каково было мнение на ферме. Аннабель гостила там неделю этой весной, пока мы ездили в короткий отпуск под парусом. Мы вернулись, заехали за ней на ферму, я обсуждала погоду с миссис Перси… Разговаривая, я держала Аннабель за недоуздок и была весьма удивлена, когда, оглянувшись, увидела, как Чарльз и фермер Перси, наклонившись, что-то рассматривают у нее под животом.

Что они там высматривали, я не имела понятия, но Аннабель явно знала. Прямо посреди двора. Перед всем честным народом. Никакого уважения к ослиным чувствам. Уж я-то знала, что означает это выражение ее морды.

– Ее соски, – ответил Чарльз, когда по дороге с холма я спросила, что они там высматривали. – Фермер Перси сказал, что когда они начинают набухать, это вернейший признак у коров.

Аннабель оскорбленно фыркнула, когда он прибавил, что ее сосков они вообще не могли отыскать. Конечно, не могли, сказала она. Она ведь не корова. Она леди.

Глава четырнадцатая Вмешательство

В том, что касалось ее ходовой части, Аннабель продолжала быть леди. Ее соски были прекрасным образом на месте, спрятанные в толстом кремовом мехе, который покрывал ее живот, но они не набухли. Быть может, у маленькой ослицы они и не должны набухать, сказал кто-то, пока она не родит?