Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - [19]

.

Кроме того, свободные горожане не только пиратствовали и служили моряками. Много мюхтэди было и в сухопутных войсках, причем и среди обладателей наивысших званий. В 1581 году двенадцать из двадцати трех каидов[126] Алжира были ренегатами[127]. Мусульмане-неофиты достигли высших званий и в янычарских полках. В 1628 году из тринадцати ротных командиров, назначенных диваном (высший совет Османской империи, состоящий из визирей) охранять Тунис, было двенадцать мюхтэди[128]. А разве не ренегатом-корсиканцем был Мурад-бей? (См. раздел 12.) Возглавляя военные подразделения, ответственные за сбор налогов в провинциях вилайета, он с их помощью захватил власть и основал свою династию.

С конца ХVII века доля мюхтэди среди корсаров постепенно снижается. Вот данные Колина Хейвуда: на 1694 год в Алжире шесть из двенадцати реисов, о которых удалось найти сведения, были турками, три – потомками янычаров, один – мудехаром, и всего два – ренегатами. В 1698 году последних насчитывалось пятеро – против уже семи турок, шести кулоглу, одного мудехара и выходца из Триполи. А в 1712 году на пять турок и три кулоглу приходилось и того меньше – только два новообращенных мусульманина[129]. В 1788 году уже все алжирские капитаны были турками и албанцами, за исключением одного мюхтэди из евреев; северяне, а также все средиземноморские мюхтэди полностью исчезают. Впрочем, не стоит удивляться, ведь в ту пору флоты европейских государств – прежде всего Франции и Англии – пытаются навести порядок в Средиземном море, а замена гребных кораблей на парусники уменьшает потребность в рабах, и все это делает корсарство менее прибыльным, чем когда-то. Поэтому, с одной стороны, в Алжир с Востока приходит больше турок, албанцев и даже выходцев из янычаров, с другой – представители местного населения впервые появляются среди реисов[130]. Похоже, и другие корсарские порты постепенно переходили в руки мусульман[131].

Иудеи

Не должна остаться без внимания и еще одна группа корсаров, пусть даже весьма немногочисленная. В сущности, пираты особо не обращали внимания на то, как евреи пополняют их ряды, хотя мюхтэди из иудеев, несомненно, придерживались маликитского, а не ханафитского мазхаба[132][133].

Тем не менее большинство из них отрекалось от прежней веры. Чифут Синан-реис – самый знаменитый из отступников. Лопес де Гомара – севильский историк, известный автор книги La Historia General de las Indias (исп. «Всеобщая история Индий») – утверждает, что «Чифутом» (османотур., перс. «еврей») Синан-реис стал не оттого, что был иудеем. Беспощадного корсара когда-то нарекли так потому, что он испугался христиан и убежал от них. Наряду с этим редактор, впервые готовивший произведение Гомары к печати в 1853 году, предлагает иную версию событий, взятую из других источников эпохи: согласно ей, Синан-реис взял себе прозвище «Чифут», так как увлекался астрологией[134]. Но что касается современных историков, то им эта версия либо не нравится, либо же они просто не обращают на нее внимания. Гульельмотти, корифей среди знатоков истории Средиземного моря, признал Синана иудеем[135], и Сальваторе Боно, предводитель исследователей корсарства, не замедлил последовать за ним[136].

Но даже если мы и признаем, что Синан-реис не был евреем, источники дают нам другие примеры. Возвратившись к таблице 1, мы вдруг обнаружим некоего ренегата из иудеев по имени Кади Мехмед (вариант имени Мухаммед). И даже еще позже, в 1788 году, вторым капуданом алжирского флота был еврей-мюхтэди по имени Хаджи Мухаммед эль-Ислами[137]. Несомненно, оба Мухаммеда были из мюхтэди. Но обратился ли в ислам корсар с иудейским прозвищем (le Juif), чье имя упоминается среди тех, кто в 1676 году приплыл в Алжир с пустыми руками?[138] Нам известен лишь один случай, когда иудей, выходец из Средиземноморья, не изменил своей вере. Как гласит приказ, отправленный в 1572 году из Стамбула бею Ментеше[139] Газанферу, назначенному охранять Родос, двадцать четыре христианина, добровольно ушедших гребцами к врагу (враг их не принял), были пойманы и сосланы к иудею Симону на кальетэ. Корабль Симон построил именно тогда, на острове, на собственные деньги[140]. Стало быть, наш иудей не занимался торговлей: гребцов ему на кальетэ предоставило государство, и Стамбул был заинтересован в этом деле. Кроме того, постройка кальетэ вместо мавны или галеры свидетельствует, что Симон был корсаром. Хотя снова напомним: эти два приказа, прописанные в отдельных параграфах, не указывают на связь Симона с Западным Средиземноморьем. Из этого можно сделать еще один вывод. Датировка стамбульского распоряжения напоминает, что оно выдано через год после того, как османы потеряли почти все свои военные корабли в морском сражении при Лепанто (в османских источниках – «Бой разбитого флота»). Но теперь мы понимаем и то, что оказавшийся в затруднении Стамбул без колебаний проявлял прагматичную терпимость, как и гази, уверенно пополнявшие свои ряды христианами в начале ХVII столетия.

Не следует удивляться и тому, что иудеи предстают перед нашим взором как кораблестроители