Корсары Ивана Грозного - [127]

Отпустив врача, царь Иван прочитал молитву перед иконой, морщась, выпил горькое лекарство и лег спать. Среди ночи царь проснулся и сел на постели. Он с испугом смотрел на незнакомые бревенчатые стены, на тусклую синюю лампадку у иконы. Опустив глаза, увидел спальника Дмитрия Ивановича Годунова, храпевшего на ковре у кровати, и это его успокоило.

Царю приснился умерший в прошлом месяце митрополит Кирилл. Старец стоял у самой постели, протягивал к нему руки и молил не забывать о Девлет-Гирее.

«Спаси Русскую землю, — повторял митрополит. — Спаси Русскую землю. Не забывай крымского хана…»

Вспомнив сон, царь еще помолился и снова хотел уснуть, но где-то глубоко, в тайниках души, копошилось неприятное чувство, и сон не приходил.

И вдруг озноб потряс его тело. Царю показалось, что в темном углу кто-то шевелится. Мария… Царь хотел кричать, но голоса не было. Да, это была она! Теперь царь хорошо видел. В цветных шароварах, с черными тяжелыми косами, выступила из темного угла царица Мария Темрюковна и пристально взглянула на царя.

«Ты отравил меня, великий государь, — тихо прошелестели ее слова. — Екатерину, венчанную жену Юхана, хотел взять себе в жены… и я умерла в муках. Будь ты проклят на вечные времена…»

Мария Темрюковна отступила в угол и словно растворилась в темноте.

— Эй, кто там! Позвать князя Вяземского, — закричал царь не своим голосом, — князя Вяземского сюда!

За дверями опочивальни зашумели. Постельничий Дмитрий Иванович Годунов вскочил на ноги. Увидев страшное лицо царя, он с перепугу заметался по горнице.

— Зажги свечи, дурак, открой дверь! Мечешься, как безголовый петух, — сказал царь Иван, немного поуспокоившись.

В спальню, гремя оружием, ворвался новый начальник царской стражи князь Василий Сицкий, царский свояк по первой жене Анастасии.

— Я здесь, великий государь, — кланяясь, сказал он. — Приказывай.

— Я звал Афоню Вяземского, — сказал царь, брезгливо отстраняясь от Сицкого. — Мне он нужен, а не ты.

Начальник царской стражи с испугом посмотрел на царя.

— Великий государь, князь Афанасий Вяземский скоро два года как похоронен.

— Ты лжешь, негодяй! — замахнулся на него царь. — Лжешь… лжешь…

Василий Сицкий взглянул в безумные глаза царя, на отвисшие, как у покойника, усы и решил, что ему пришла смерть.

Спасителем оказался думный дворянин Малюта Скуратов. Он внезапно появился в опочивальне.

— Я здесь, великий государь.

Царь Иван опомнился.

— А-а, Гриша, пришел… А мне тут всякое казалось… Ты один у меня верный слуга. Пошли за Евсейкой-лекарем, пусть сны истолкует.

— Не слушал бы ты, великий государь, вздорные речи лекаря, — проворчал Малюта Скуратов. — Он тебя к добру не приведет, не по святому писанию он учен.

Когда появился лекарь Бомелий, со сна протирая глаза, царь Иван приказал всем уйти и рассказал про свои видения. Он ободрился: при свете двух больших восковых свечей все казалось иначе.

Бомелий подумал, зевнул украдкой.

— Жениться вам, ваше величество, надобно. Пусть жена ночью вашу кровь согревает. От тепла кровь быстрее течет. Холодная она у вас, в этом вся суть. А какую жену, ваше величество, взять, мне звезды укажут.

— Что ты мелешь? — удивился царь. — Четвертый брак запрещен самим богом и святыми!

— Всем запрещен, ваше величество, а вам можно. Вы один на всю Русскую землю…

— Так-то так, равняться мне в этом мире не с кем. Однако соблазн для людей большой… Ежели ты говоришь, для нашего государского здоровья сие потребно…

— Ваше величество, созовите ваших святых старцев. Пусть церковный собор на себя вину возьмет, — вкрадчиво посоветовал Бомелий.

Царь Иван раздумывал. Было видно, что мысль о новой женитьбе пришлась ему по душе.

— Хорошо, — помолчав, произнес он. — Иди пока.

Проснувшись утром, царь вспомнил слова покойного митрополита Кирилла. «Старец святой правду мне сказал, — думал он, — сам бог его послал меня упредить… Надо беречься крымского хана. Но кому доверить защиту государства?»

Царь Иван долго раздумывал.

Надо найти человека, который мог бы собрать в единый кулак все русские силы и бросить их на Девлет-Гирея. Такого человека среди опричников не было.

Царь обратил свои взоры на земщину. Первый по знатности и военному опыту был князь Иван Мстиславский. Но в прошлом году он сведался с крымским ханом, опозорился. Его покаянное письмо было известно многим. Такой не мог быть главнокомандующим. Остался еще один человек, который мог бы и по знатности и по опыту возглавить русские войска, — Михаил Иванович Воротынский. Старый служака, герой взятия Казани.

Но князь недавно был в опале, сидел под замком в Белозерском монастыре. Правда, лет пять тому назад он помилован, восстановлен в правах, ему вернули вотчины. Однако царь понимал, что благодарности к нему Воротынский не чувствует. Одевшись и позавтракав, царь Иван вызвал к себе бояр, ожидавших в приемной, и посоветовался с ними.

Бояре и воеводы в один голос указали на князя Воротынского. «Он-де, — сказали они, — хорошо знает повадки ордынцев и умеет бить их в степях московской Украины90». И царь Иван скрепя сердце согласился доверить свою судьбу и судьбу всего государства Воротынскому…