Корректор реальности - [112]

— Живой! Прыгнул! — зашумели бойцы. — Давай к нам! К нам давай падай! Эй, летчик!

Пролетев метров триста, советский летчик распустил парашют. Чуть опережая его, к нашему берегу спускался подбитый немец. Старшина все так же внимательно провожал летчика на парашюте стволом винтовки…

* * *

— Ну, что? Живой? — Андрей легонько ткнул меня в бок.

От толчка я на секунду потерял парашютиста из вида, но снова быстро нашел его прицелом. Четко было видно, как Виктор Туровцев мотает босой ногой. Сапог слетел при прыжке. Так и должно было быть. Ветер тащил летчика к переправе.

— Живой… А что ему сделается. Теперь будет жить! — я одел на прицел брезентовый чехол и, почуяв чей-то пристальный взгляд, резко поднял глаза. На меня уставился этот мальчик-лейтенант. Я дружелюбно ему улыбнулся.

— Да живой он, живой! Сейчас искупается в волжской водичке, и снова в бой! — То, что мне предстоят семнадцать дней в госпитале, я говорить не стал. Лейтенант улыбнулся, кивнул, и громко скомандовал своим пушкарям: "Каски одеть! Разобрать скатки, карабины на ремень! Приготовиться к высадке!"

Баркас уже прошел стрежень реки. Высокий берег Волги теперь прикрывал нас от артиллерийского обстрела. Впереди были видны выгоревшая деревянная пристань и белели свежим тесом наскоро сбитые мостки.

Черно-белый буксир "Портовый-17" сбавил ход и развернулся на течение, подгоняя понтон к берегу. Мы с Андреем прибыли в Сталинград. Сегодня было 25 сентября 1942 года. Кольцо замкнулось. Я начал второй тур войны. А война продолжалась. Сколько она еще будет идти – зависело от нас… От всех нас.

* * *

По разбитой в пыль и щебень улице мы шли к штабу дивизии. Развалины Сталинграда уже не подавляли нас. Они стали привычным пейзажем. Глаз уже на автомате искал удобные снайперские лежки, запасные позиции, пути отхода. Навстречу нам брели раненые. Их было не так уж и много. Ну, да… Легкораненые предпочитали оставаться в своих частях. Топая и сопя, нас обогнали краснофлотцы в черных бушлатах и в бескозырках. Глаза слепили кинжальные штыки на СВТ. Многих матросов украшали пулеметные ленты через грудь, засунутые за пояс гранаты.

Я проводил их глазами. Эти ребята да-а… неприятный сюрприз будет для немцев. Очень неприятный. Не жалуют они фашистов, не щадят. Но и свою жизнь не ставят ни в грош. По свистку ротного: "В атаку!", спокойно сбрасывают бушлаты, оставаясь только в "морской душе", аккуратно кладут на бруствер каски, достают скомканные бескозырки и, зажав в зубах ленточки, с рычащим криком: "Полундрра!" бьют в штыковую. Пулеметом не остановишь… Да и махра-пехота сейчас не хуже воюет. Здорово воюет, по-сталинградски!

Я вспомнил свое время, малую горстку ветеранов с гвоздиками в руках у памятника погибшим воинам. Худых, старых, усыпанных звенящими медалями и красными, как кровь, орденами ушедшей Империи на тяжелых, старомодных пиджаках. Согбенных, но не согнувшихся! Оставшихся навсегда бойцами. Да не просто бойцами – ПОБЕДИТЕЛЯМИ!

Вспомнил я и других своих современников…

Юрких, гладких, пробивных. С бегающим, острым, оценивающим взглядом. С белыми руками, крутящими пульты сигнализации дорогих импортных автомобилей. Хозяев новой жизни…

Или иных – потерянных и полинявших, с пустыми глазами, с дрожащими руками. С крепкими и жесткими руками бывших рабочих, строителей, крестьян, солдат…

Черная злость колыхнулась в душе. Захотелось громко крикнуть – мужики! Вы же рождены были воинами! Вас зачали ваши веселые, молодые, чуть хмельные от счастья отцы. Вернувшиеся с той великой войны!

Отроки! Юноши! Ваши деды победили самую страшную угрозу двадцатого века – фашизм! Они смогли защитить и сохранить свою страну, а вы?

Что же вы делаете! Наш народ, кажется, вместе с водой опять выплеснул на мороз и ребенка…

Тот, кто перестал быть воином – становится рабом…

Закон один – горе побежденным.

Vae victis!

Не можете быть бойцами – станете рабами, полупьяными, полуголодными, тупо хрумкающими попкорн перед пыльным черным экраном выключенного телевизора… Что-то такое и было придумано фашистами в "Плане ОСТ".

Значит – мы проиграли свою войну?

Нет… шаг по скрипящим обломкам кирпича и бетона.

Нет. Рука тверже сжимает винтовочный ремень.

Нет! Я поймал твердый, прищуренный как при прицеливании, взгляд Андрея. Нет!

Нет, не бывать этому! Я еще жив, и в моих руках оружие! А рядом со мной – мои боевые друзья.

А рядом с нами – ты…

Что же ты стоишь в стороне, друг? Так и будешь стоять и смотреть вслед уходящему строю бойцов, или вскинешься, побежишь, догонишь, раздвинешь их плечом и встанешь в строй? Мы ждем тебя. Ну, решай, с кем ты, друг?

Проснитесь же, люди русские!

Посмотрите очерк К. Симонова "Дни и ночи". Он датирован 24-м сентября. Лучше этого писателя-фронтовика не скажешь…

Тот, кто был здесь, никогда этого не забудет. Когда через много лет мы начнем вспоминать и наши уста произнесут слово "война", то перед глазами встанет Сталинград, вспышки ракет и зарево пожарищ, в ушах снова возникнет тяжелый бесконечный грохот бомбежки. Мы почуем удушливый запах гари, услышим сухое громыхание перегоревшего кровельного железа.

Немцы осаждают Сталинград. Но когда здесь говорят "Сталинград", то под этим словом понимают не центр города, не Ленинскую улицу и даже не его окраины, — под этим понимают всю огромную, шестидесятипятикилометровую полосу вдоль Волги, весь город с его предместьями, с заводскими площадками, с рабочими городками. Это – много городков, создавших один город, который опоясал собой целую излучину Волги. Но этот город уже не тот, каким мы видели его с волжских пароходов. В нем нет поднимающихся веселой толпой в гору белых домов, нет легких волжских пристаней, нет набережных с бегущими вдоль Волги рядами купален, киосков, домиков. Теперь это город дымный и серый, над которым день и ночь пляшет огонь и вьется пепел. Это город-солдат, опаленный в бою, с твердынями самодельных бастионов, с камнями героических развалин.