Короткие встречи с великими - [4]

Во время поездки Александров говорил со мной о своеобразном восприятии советской действительности приезжими иностранцами. На сей счёт у меня, работника ВОКСа, было немало впечатлений и наблюдений, я поведал ему несколько забавных историй, Александров попросил меня изложить всё на бумаге: пригодится-де для задуманной им кинокомедии. К написанию сценария он привлёк известных в то время драматургов – братьев Тур.

9 ноября 1954 года все мы собрались в античном дворике нынешнего Дома дружбы[5]. Попутно Александров рассказал нам о том, как выступал здесь в 1920-е годы в эйзенштейновской постановке комедии А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Александров играл роль Глумова и по ходу действия шёл по канату с балкона на сцену – столь эксцентрична была трактовка пьесы. Мне трудно было представить себе грузнеющего мужчину в качестве канатоходца, но это факт: свою карьеру Александров начинал акробатом. Сын екатеринбургского булочника (так он писал в анкете) по фамилии Мормоненко (Александров – псевдоним), он с юных лет стал приверженцем левого, пролеткультовского искусства и верным учеником Эйзенштейна: вместе с ним снимал фильм «Броненосец Потёмкин». В разговорах с членами делегации я как-то напомнил остальным, что в этом фильме, кроме того, Александров исполнял роль морского офицера Гиляровского, которого восставшие матросы сбрасывают с борта в воду. Памятливость моя была явно приятна Александрову, он добавил: «Да, здорово мне тогда пришлось искупаться в морской воде – ведь было несколько дублей!»

Совещание с братьями Тур оказалось малоплодотворным. Написав свои заметки об иностранцах, я понёс их Александрову на квартиру. Он жил в большом доме, переполненном знаменитостями, на улице Немировича-Данченко. Хозяин сам любезно открыл мне дверь, познакомил с сыном, не то студентом, не то аспирантом ВГИК по прозвищу Джон – весьма бледным и бесцветным юношей, очень слабой копией респектабельного отца. Визит был недолог: режиссёр обещал прочитать мою рукопись, уже у двери остановил меня и спросил: «Быть может, вы нуждаетесь в деньгах, тогда я сейчас заплачу вам» – и вынул толстый бумажник. Я – нуждался, но такой сугубо частный метод расчёта меня оскорбил, и я гордо отказался.

Фильм об иностранцах в СССР, который снял Александров, назывался «Русский сувенир». Он потерпел оглушительный провал и быстро сошёл с экранов. Творчество Александрова, когда-то новатора, а затем остановившегося в своем мастерстве и не сумевшего нащупать новый «пульс времени», стало катастрофически увядать. Злополучный фильм, в создании которого я должен был принять малое участие, так и не был увиден мною, осталось ли что-нибудь из моих подсказок, сказать не могу. Александров мне не звонил, гонорара от Мосфильма я не получал.

Вскоре после возвращения из Австрии, 4 июля 1953 года, Александров пригласил меня и Кислову в гости к себе на дачу во Внуково. Дача оказалась не просто комфортабельна – она являла собой нечто вроде музея с экспонатами, привезёнными владельцем из разных стран мира. Неприятно подействовали уменьшенные засушенные человеческие головы – традиционный боевой трофей мексиканских племён. Любовь Петровна была в турне, нас обслуживала сестра Александрова – милая старушка, которая угостила вкуснейшей клубникой, выращенной около дачи. Мы обошли все комнаты дачи: потрясла спальня Любови Орловой с широченной деревянной кроватью, покрытая немыслимым кружевным покрывалом.

Александров принял нас радушно, но проявлял некоторое возбуждение. Первым вопросом, который он нам задал, был вопрос, видели ли мы среди огромных портретов членов Политбюро, поставленных на развилке с Подушкинским шоссе, портрет Берии[6]? Мы признались, что не обратили внимания. А что?

– Только что был сосед, Алексей Сурков, прямо с чрезвычайного пленума ЦК. Сенсация: Берия наделал делов, его разбирали.

– И что, исключили из членов Политбюро? – спросил я.

– Мало что исключили, тут дело похуже. В общем, подробности завтра в газетах.

Мы решили не пускаться в рискованные рассуждения: верить не верилось, что с всемогущим Берией что-то могло случиться.

Александров усадил нас возле зажжённого камина, разлил ликёр и стал исполнять под гитару любимые им латиноамериканские песни: «Вот как поёт “Челиту” Шульженко, а вот как эта песня звучит по-настоящему». Разница действительно была велика. Заодно он сообщил, что его соседи по Внукову Шульженко и Утёсов очень обижены, что народ их давно признал, а звание народных они до сих пор не получили.

В своем кабинете хозяин показал нам толстые папки – заготовки для задуманного фильма о Чайковском. Фильм, как известно, снят был много позднее и не Александровым. Но тогда он был вдохновлён этой идеей, разрабатывал сценарий. «Мне видится Чайковский как Шостакович, – сказал он. – Оба крайне похожи по характерам. Дмитрий Дмитриевич обаятельный, трогательный, тактичный, таким же был Пётр Ильич. Я просто обожаю Дмитрия Дмитриевича».

Поздно вечером мы покинули дачу. Портреты членов Политбюро на шоссе не были освещены, так что мы не заметили отсутствия среди них Берии. Но радио на следующее утро развеяло все сомнения.