Короткая ночь - [14]

Янке даже в голову не приходило, что кому-то из молодых это известно: никто ведь ни разу не помянул об этом даже случайно. Видно, стыдились друг друга: все знали, что т а к у ю выходку никто не поддержит.

И казалось бы, все улеглось, затихло на веки вечные, но вот стоило девочке вырасти, расцвести, полюбить — и вот поди ж ты! И ведь нашелся такой вот бессовестный человек, а вернее, даже и не один…

А Данила, видимо, чтобы вконец добить, выложил последнюю карту:

— Может, вашему хамову племени и дела нет до того; вы ведь на любой гулящей девке жениться готовы, была бы лицом хороша! А нам наш род и кровь беречь надобно от всякой срамной родни.

Но уж тут Янка не растерялся: хуже того, что он уже услышал, ожидать ему не приходилось. А потому он ответил почти весело:

— Вот оттого наши девчата лицом и хороши, куда до них вашим шляхтянкам! Да вот хотя бы твою нареченную с нашей Лесей рядом поставь; а впрочем, лучше и не ставить, нареченной с того позор один… М-да, жаль, конечно, — протянул он задумчиво.

— А что ее жалеть? — пожал плечами Данила. — Уж какая ни есть, а замуж идет, а вот Леське твоей доброго жениха не сыскать…

— Тебя мне жаль, панич, — ответил Янка. — Пропащий ты человек.

Глава четвертая

В субботу вся Длымь топила баню. Баньки стояли поодаль от хат, почти у самого Буга, чтобы можно было летом, вырвавшись из густого, тяжелого от горячей влаги пара с размаху броситься в студеную речную воду. А зимой бросались прямо в снег, купая в обжигающе ледяных сугробах распаренные до красноты тела.

Бани были далеко не у всех, и мылись в них обычно по нескольку семей сразу: сперва мужчины, а уж потом, ближе к вечеру, шли женщины с малыми детьми, и летом почти до самой ночи рассыпался над рекой девичий хохот и визг, когда охватывала жарко распаренное тело непривычно холодная вода. Часто подруги бросались в реку всей своей стайкой — и какие же брызги взлетали тогда над берегом — едва ли не выше деревьев! И какая шумная возня затевалась тут же, и с каким заливистым хохотом девушки обдавали друг друга каскадами брызг и награждали звонкими шлепками!

А в прибрежных кустах, нависших над самой водой, в сизых сумерках, случалось, и хлопцы хоронились, подглядывая за голыми красотками. Не все, конечно, так делали — только самые пакостные, вроде Михалки Горбыля; да и то это были известные на всю деревню личности, к которым никто не относился хоть сколько-нибудь серьезно, и гордые невесты брезговали такими женихами.

А еще бывало, что выпрыгнет вдруг из лозняка со страшным ревом такой вот молодчик — то-то поднимется девичий визг, да плеск, да переполох!

Только для таких шуток надо было ноги длинные иметь — и тут же от берега прочь лупить! А иначе такому новоявленному Актеону грозила немедленная расправа: случалось, что девки, вцепившись ему в одежду целым десятком нагих белых рук, дружно стаскивали его в реку, что твои русалки, а потом еще с головой заталкивали под воду, так что бедняга едва-едва не захлебывался.

Однако Леся вынуждена была лишить себя всей этой радости: ей невыносима до тошноты была сама мысль, что Михал, который давно и неотступно ее преследовал, и тут не упустит случая подглядеть за нею.

Она долго хлестала березовым веником растянувшуюся на полке Тэклю, а теперь, притомившись, сидела на лавке и пила мятный квас из холодного запотевшего жбана.

Какая-то женщина, мелькнув распаренным бело-розовым телом, присела рядом с ней. Леся сперва не обратила на нее внимания, пока та не попросила сдобно-смягченным, но все равно чуть резковатым голосом:

— Дай хлебнуть, а?

Леся взглянула и молча передала ей жбан.

Это полное, мягкое, молочно-розовое тело, столь желанное для иных молодцов, у нее вызывало странное чувство неприязни и раздражения. Да и вообще Лесе не нравилось, что в последнее время Катерина стала до нее уж больно ласкова и подозрительно внимательна. Никогда она теперь не упускала случая заговорить с нею, завести душевную беседу. Это настораживало еще более потому, что прежде Кася интересовалась ею не больше, чем репухами в придорожных канавах. С чего бы теперь ей так перемениться?

Девушка подозревала, что она для этой хитрой бабенки лишь средство, тот слабенький шаткий мостик, через который та метит подобраться к Ясю.

Вокруг Яся Катерина ходила кругами вот уже без малого два года, причем Леся ни на грош не верила в искренность Касиных к нему чувств. Просто он оказался едва ли не единственным из облюбованных ею мужчин, который не поддался ее чарам; более того, сразу дал ей понять, что толку здесь все равно не будет, а потому не стоит ей попусту тратить на него время. Если бы Катерине удалось добиться своего, она, скорее всего, тут же утратила бы к нему всякий интерес; но поскольку вместо желаемого она получила щелчок по носу, в пышнотелой красавице взыграла обида. И теперь она стремилась доказать ему, себе и всем вокруг, что она по-прежнему неотразима, что никто не сможет перед ней устоять, и этот полумертвый солдат тоже не является исключением.

Лесю более всего как раз и раздражала в Катерине ее манера добираться окольными путями. Будь Кася более искренней и прямой, она встретила бы больше сочувствия в отзывчивом сердце девушки. Тогда, наверное, и Ясь был бы к ней добрее. Но что поделаешь — такая уж у Каси натура: ей всегда хотелось получить что-либо исподволь, без большого риска для себя, и чтобы хватились, когда все равно уже поздно. Леся помнит, что почти так же, как теперь ее, Катерина в свое время пыталась обхаживать Митрася, думая через мальчика войти в доверие к дядьке. Кстати, и Митрась тоже не доверял ей, подозревая неладное. Даже ребенок почувствовал эту медовую фальшь!