Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - [53]
Я помахал ему:
– Ну, как все прошло, Ромео?
Он уставился на свой поднос:
– Мне кажется, я ее люблю.
– Как ты можешь любить, когда ты только что познакомился с этой сучкой?
– Не называй ее сучкой, – помрачнел он.
– Да-а, – передразнил Мелвин, – не называй ее сучкой.
Надо отдать должное Оскару. Он не пошел на попятную, но продолжал подкарауливать ее, совершенно не думая о том, чем это для него закончится. В коридорах, у двери в ванную, в столовой, в автобусе – чувак сделался вездесущим. Пришпиливал комиксы на дверь ее комнаты, господи прости.
В моей вселенной, когда придурок вроде Оскара достает девушку вроде Дженни, его отфутболивают быстрее, чем ваша тетушка Дейзи обналичивает чеки своих жильцов, но у Дженни, вероятно, была мозговая травма либо ей реально нравились толстые никчемные фанаты НФ, потому что февраль заканчивался, а она все еще обращалась с ним крайне вежливо, это надо же! Не успел я сжиться с этим фактом, как встретил их вдвоем! На людях! Я не мог поверить моим треханым глазам. А затем настал день, когда я, вернувшись домой с занятия по писательскому мастерству, обнаружил в нашей комнате Оскара с Ла Хаблессе. Они всего лишь беседовали о феминистке Элис Уокер,[75] и, однако, Оскар выглядел так, словно ему только что предложили вступить в Орден джедаев; Дженни сверкала очаровательной улыбкой. А что же я? Я онемел. Дженни помнила, кто я такой, и отлично помнила. Взглянула на меня своими обалденными ехидными глазками и спросила: ничего, что я в твоей кровати? От одного ее джерсийского выговора я вполне мог лишиться дара речи.
Валяй, ответил я. Цапнул спортивную сумку и свалил, как трусливый заяц.
Когда я возвратился из спортзала, Оскар сидел за компьютером – еще одна из миллиарда страниц его нового романа.
– Что у тебя с этой живодеркой? – спросил я.
– Ничего.
– Тогда о чем вы тут трепались?
– О вещах вполне заурядных.
Что-то в его интонации подсказывало: он знает, как эта стерва поиздевалась надо мной.
– Ладно, Вау, – сказал я, – удачи тебе. Надеюсь, она не принесет тебя в жертву Вельзевулу и еще кому.
Весь март они плотно общались. Я старался не брать в голову, что было нелегко, учитывая, что жили мы по-прежнему в одной комнате. Позже Лола расскажет мне, что эти двое даже ходили вместе в кино. Смотрели «Призрака» и еще одну полную жуть под названием «Железо».[76] А потом сидели в кафе, где Оскар держался изо всех сил, чтобы не есть за троих. Все это по большей части проходило мимо меня; я бегал за юбками, доставлял бильярдные столы, а на выходных тусовался с ребятами. Заедало ли меня, что он проводит время с такой отпадной телкой? Конечно, заедало. В нашем дуумвирате я всегда считал себя Канедой, и вот, пожалуйста, меня определили на роль Тецуо.[77]
Дженни реально повысила акции Оскара. Гуляла с ним под руку, обнимала при каждом удобном случае. Обожание Оскара как сияние нового солнца. Быть центром вселенной – это ее очень даже устраивало. Она прочла ему все свои стихи (воистину, ты любимица муз, сказал он, а я случайно подслушал), показала свои дурацкие рисуночки (которые он вывешивал на нашей двери, и я зверел) и рассказала ему о себе все (а он прилежно перенес ее россказни в свой дневник). С семи лет она жила с теткой, потому что ее мать, снова выйдя замуж, умотала в Пуэрто-Рико. С одиннадцати начала совершать набеги в Гринвич-Виллидж. За год до поступления в колледж обитала в сквоте, так называемом «Хрустальном дворце».
Неужто я читал дневник моего соседа по комнате?! Ну конечно, читал.
Но видели бы вы Оскара! С ним творилось что-то невероятное, любовь – великий реформатор. Он стал лучше одеваться и каждое утро гладил рубашки. Откопал в шкафу свой деревянный самурайский меч и с утра пораньше выходил на лужайку перед общагой, где полуголый рубил направо и налево воображаемых врагов. Он даже опять начал бегать! Ну, то есть, трусить. А, теперь ты бегаешь, цедил я, и он салютовал мне резким взмахом руки, еле волоча ноги.
Я должен был радоваться за нашего Вау. Нет, честно, мне ли было завидовать той малости, что наконец поимел Оскар? Мне, который трахал не одну, не две, но троих отменных телок одновременно, и это не считая случайных кисок, что я подцеплял на вечеринках и в клубах; мне, у кого секса было выше крыши? Но я завидовал сукину сыну. Сердце как у меня, неспособное генерировать хоть какую-то привязанность, – ужасная штука. Так было тогда и осталось по сей день. Вместо того чтобы поддержать его, я кривился, завидев его с Ла Хаблессе; вместо того чтобы дать дельный совет касательно женщин, я твердил ему об осторожности, – словом, выступал суровым моралистом.
Будучи отпетым бабником.
А мог бы и не дергаться. Вокруг Дженни всегда роились парни. Оскар был для нее только передышкой, и однажды я увидел ее на лужайке с высоким панком. Он не жил в Демаресте, но часто околачивался поблизости, подкатывая то к одной девчонке, то к другой, какая будет не против. Тощий, как Лу Рид,[78] и такой же отвязный. Он показывал Дженни йоговские позы, и она смеялась. Через два дня я застал Оскара в постели плачущим. Йо, братан, сказал я, сворачивая пояс штангиста, что стряслось?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.