Коронованная любовью - [24]

Она уже собралась спуститься вниз, когда в дверь постучали и лакей доложил:

— Сэр Эдвард Боуден просит ее высочество поговорить с ним, прежде чем ее высочество присоединится к его величеству, и я должен проводить ее высочество в гостиную, где он ее ожидает.

Хиона тотчас направилась к двери со словами:

— Я готова.

Лакей был человек в годах и, видимо, служил во дворце давно, а потому она его спросила:

— Вам довелось видеть здесь много перемен?

Спросила она по-славонски и медленно. После паузы он ответил:

— Я поступил сюда на службу еще молодым человеком, ваше высочество, при прежнем короле. В те дни дворец был счастливым местом.

Тон его был таким, что ему не нужно было ничего добавлять, и Хиона пошла рядом с ним по длинным коридорам, а затем по великолепной двойной лестнице спустилась в мраморный зал.

Оттуда лакей проводил ее в небольшую, скудно обставленную комнату. Тут, предположила она, ждали те, кому король назначил аудиенцию.

— Доброе утро, ваше превосходительство, — сказала Хиона. — Вы будете сопровождать меня в парламент, где, как я поняла, его члены намерены преподнести его величеству и мне какой-то замечательный свадебный подарок?

— Я буду сопровождать ваше высочество, — ответил сэр Эдвард — но прежде мне необходимо сообщить вам нечто важное.

— Что именно? — не без опасений осведомилась Хиона.

— Вчера вечером его величество и его советники поставили меня в известность, что было бы лучше, если бы вы взяли другое имя.

— Другое имя?! — удивленно воскликнула Хиона.

Этого она никак не ожидала. Сэр Эдвард был, видимо, смущен.

— Его величество полагает, что вам как царствующей королеве подошло бы более обычное имя.

Хиона молча посмотрела на него, а потом сказала:

— Мне кажется, его величество подразумевает, что я ношу греческое имя, которое будет более по вкусу славонцам, чем немцам.

Сказала она это резко, и сэр Эдвард оглянулся через плечо, прежде чем ответить:

— Я боялся, что ваше высочество может огорчиться, но его величество желает, чтобы вы венчались с ним, нося имя, более ему привычное.

Хиона промолчала, и сэр Эдвард продолжал:

— Он порекомендовал несколько. Матильда — это имя его матери, Вильгельмина — имя ему особенно приятное, или, может быть, Гертруда.

Хиона перевела дух и ответила:

— Имя для меня выбрали мои родители при моем крещении. И я им горжусь, потому что мой отец был греком. Будьте добры, сообщите его величеству, что я не изменю своего имени. Будь мой отец жив, он этого не одобрил бы.

Сэр Эдвард вздохнул.

— Его величество будет очень… огорчен.

Запинка перед последним словом убедила Хиону, что он намеревался сказать «недоволен».

В ней внезапно проснулась гордость, какой она в себе и не подозревала. Нет, она не позволит королю помыкать ею, а эта смена имени — первый шаг в задуманном им плане сломить ее, уничтожить как личность.

— Мое имя Хиона, — сказала она твердо, — и замуж я выйду, не меняя его. Если король против него, я убеждена, что славонцам оно понравится.

Выражение на лице сэра Эдварда сказало ей, что последнее совершенно короля не интересует.

Хиона не намеревалась спорить дальше, а потому направилась к двери со словами:

— Полагаю, его величество ждет меня, и, как известно вашему превосходительству, мне не следует опаздывать.

Прежде чем сэр Эдвард успел ответить, она вышла в зал, где, как она и полагала, их уже ждал адъютант, чтобы проводить к королю.

Хиона сделала королю реверанс, и он сказал почти добродушно:

— Доброе утро! Вы пунктуальны, что весьма похвально, так как нам предстоит много дел, и карета уже ждет.

Не дожидаясь ее ответа, он направился в вестибюль и вышел в парадную дверь.

Она не могла не признать, что при всей его грубости он хотя бы выглядел очень величественно в мундире, сверкающем орденами, с голубой лентой через плечо и в той же шляпе с плюмажем, в которой он был на вокзале.

Заметила она и шеренги солдат по сторонам дороги от дворца к воротам, и кавалерийский эскадрон, который должен был эскортировать их карету.

Однако в карете она не оказалась наедине с королем. Напротив них сидел офицер, почти не уступавший королю великолепием мундира, и дородная неуклюжая немка, которая была накануне представлена Хионе как одна из двух ее фрейлин, баронессы и графини. Обе они были седовласы, обеим было под пятьдесят, и ей невольно пришло в голову, что кто-то мог бы позаботиться, чтобы хотя бы одна из них была ближе ей по годам.

Однако король дал ясно понять, что баронесса и графиня будут обучать ее дворцовому этикету, и Хиона не сомневалась, что они уподобятся гувернанткам и будут придираться к ней по всяким мелочам.

Ехала с ними баронесса, и король явно внушал ей такой ужас, что она отвечала что-то невнятное, когда Хиона любезно пожелала ей доброго утра, а затем сказала, что поездка в парламент, вероятно, будет очень приятной.

Поэтому Хиона все свое внимание сосредоточила на толпах, запрудивших улицы, по которым они проезжали. Едва они выехали из дворцовых ворот, как раздались приветственные крики.

И вновь Хиона заметила, что солдаты по сторонам улиц стоят плотными шеренгами и, более того — спиной к королевскому кортежу и лицом к толпам, словно выглядывая возможного убийцу.