Корона за любовь. Константин Павлович - [149]

Они долго ещё разговаривали, и результатом этой беседы было собственноручное письмо Константина с отречением от трона.

Он набросал текст своего отречения легко и непроизвольно, как будто всю жизнь только и делал, что отрекался от империи.

«Приношу всенижайшую просьбу, — писал он, — отставить меня, цесаревича Константина Павловича, от участи владеть троном. Не чувствуя в себе ни тех дарований, ни тех сил, ни того духа, чтобы быть когда-либо возведён на то достоинство, к которому, по рождению моему, могу иметь право, осмеливаюсь просить Вашего императорского величества передать сие право тому, кому оно принадлежит после меня...»

Александр подсказывал слова отречения, и Константин спокойно писал, то и дело обмакивая перо в чернильницу.

«Сим могу я прибавить ещё новый залог и новую силу тому обязательству, которое дал непринуждённо и торжественно при случае развода моего с первою моею женою...»

— Теперь я спокоен, брат, — поцеловал его Александр, — матушка будет довольна. Но, — он поднял палец, — никто и никогда об этом документе не узнает, кроме нас троих: тебя, меня и матушки. Даже Николаю ничего не станет известно об этом. И в ход это письмо будет пущено лишь в случае самой крайней необходимости.

Константин бросился на шею брату, они расцеловались и простились как самые лучшие друзья. Константин был искренен, в его чувствах никогда не было никаких дипломатических уловок. Другое дело — Александр. Он получил это отречение, понимая всё, показал его матери и велел хранить в полной тайне.

Но и Константин понимал, что только ценой такого отречения от российского престола покупал он своё желанное счастье — возможность брака с Иоанной Грудзинской.

Купил он и свободу от Жозефины Фридерикс. Он предложил ей громадную сумму, со слезами согласилась бывшая его фаворитка оставить сына у Константина, удалиться из Королевского замка и выйти замуж за незначительного польского дворянина. Через четыре года она умерла в Ницце...

Брак с Грудзинской был заключён быстро. Из своего любимого Бельведера, маленького замка, определённого ему на летнее проживание, приехал он в кабриолете, сам правя парой лошадей. В Королевском замке его уже ждали невеста и всего четыре лица, назначенные присутствовать при его бракосочетании: граф Курута, старый грек; его начальник штаба и с детства преданный друг Альбрехт, Нарышкин и Кнорринг. Никто из приближённых не был приглашён, даже никто из прислуги не наблюдал это действо.

В дворцовой церкви Королевского замка совершено было бракосочетание по православному обряду, потом такой же обряд был проведён в католической каплице[30] того же замка.

Тайна должна была окружать это бракосочетание, и поначалу всё так и было.

После брачных обрядов Константин вышел из замка, ведя под руку свою новую спутницу жизни. Они сели в тот же кабриолет, и Константин взялся за вожжи. Только вдвоём ехали они к новой жизни в Бельведерском замке.

Но хорошие вести не стоят на месте. Как и когда узнали варшавяне о браке Константина, осталось тайной, но едва они поехали по улицам Варшавы до Бельведера, который отстоял от города на семь вёрст, как толпы народа, чудом и мигом собравшиеся на улицах, ликующими криками, громкими приветствиями и цветами под ноги лошадей обнаружили свои чувства.

Константин был польщён этими выражениями радости, принял их за признательность и гордо взглядывал на свою юную супругу.

До самого Бельведера сопровождало их ликование тысячных толп, приветствовавших главу польского войска. Лишь в Бельведере настали наконец покой и тишина. На многие дни затворился этот маленький замок, чтобы молодые могли предаться своему счастью. Нисколько не пожалел Константин о своём отречении — столько счастья доставляла ему его молодая жена. Один только взгляд на её свежее лицо, доверчивые синие глаза приводил его в состояние радости и благополучия. Нрав его смягчился, теперь он не подвергал свои полки вспышкам неистового гнева, не выходил из себя при малейшем недостатке в построении.

Несмотря на знаки внимания по поводу свадьбы цесаревича, поляки были крайне недовольны им. При любом случае цесаревич обещал «задать им конституцию», проводил свои организационные действия «жутковато», и хоть надеялись польские офицеры на содействие польской жены главнокомандующего, но Иоанна мягко уходила от вмешательства в дела мужа.

Храброго военачальника, но плохого наместника, безвольного и дряхлого, поляки уже не принимали в расчёт. Недовольство выливалось в ропот, в тайные сборища и общества по всей Польше.

И лишь Константин не видел этого. Он считал, что поляки должны поставить ему памятник за создание и отработку войска.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Утренняя дымка затянула изрытое и заросшее слегка пожухлой травой Бородинское поле. Отзвенели небольшие колокола, установленные под навесом крохотной колокольни перед самым входом в беломраморный храм, чудными ангельски-протяжными голосами пронеся последний звук песнопений, и из резной двери храма на невысокую паперть потянулись люди.

Наскоро стирая накатившиеся во время церковной службы слёзы, они сходили по широким ступеням вниз, бросали последние взгляды на тесовую сторожку, сиротливо притулившуюся к подножию холма, где возвышался храм, расходились по громадному полю, крестясь перед каждым обросшим травой и запоздалыми цветами холмиком братских могил, кланяясь праху захороненных тут воинов.