Корона скифа - [50]

Охрана обоза чувствовала себя на площади в полной безопасности. Светло, рядом полиция, жандармы, чего же беспокоиться? Мороз был велик, охранники по очереди отлучались в ближайший трактир, согреться щами, стаканчик пропустить. Лошади заиндевели, пускали ноздрями пар.

К часу ночи, охранники, в своих громадных тулупах, пригрелись на возах, задремывали.

Не сразу сообразили они, что происходит, когда в половине второго, разом, как по команде, на всей площади погасли фонари.

Тотчас, как вихрь налетели темные фигуры, кололи охранников пиками, глушили кистенями. К обозным коням разбойники быстро припрягли своих. На переднего коня вскочил лихой наездник в сапогах с огромными шпорами. Ударил коня в бока, могучий жеребец потянул всю упряжку за собой, в темноту, в сторону Обруба. То же происходило и с другими возами. Ни крика, ни стона, только хрип, хряск, стук копыт.

Напротив магистрата тускло светила двумя-тремя окнами гостиница Европейская. Вверху было несколько баснословно дорогих номеров для приезжих миллионеров. В нижнем этаже были ресторации, игорные комнаты и номера для томичей, которые пожелали бы уединиться в отдельном номере с дамой.

Накануне один из таких номеров, глядящий окнами на магистрат, занял маленький и большеголовый господин, предъявивший служащему удостоверение служащего Волжско-Камской пароходной компании. Вошел он в гостиницу в бобриковой американской шубке со стоячим воротником-ротондой, и в необычайно высоком сверкающем цилиндре. С маленьким этим человечком была огромная бабища в умопомрачительных мехах. Пальцы её сияли золотыми перстнями, в ушах висели бриллиантовые серьги.

— Пусть подадут в номер шампанское и лимон, а после пусть никто не смеет нас беспокоить! — важно сказал маленький человечек.

Гостиничный служащий, получивший на чай целую сотню, обалдел. Задумался. Чего только не насмотришься на службе. Да как же этот клоп с такой дамой ходит? Уму непостижимо!

Теперь Рак велел Алене поставить себя на подоконник. Покуривая сигару, он смотрел в из за штор, через стрельчатое готическое окно, на всё происходившее на площади. Всё шло хорошо. Но вдруг хлопнул выстрел, это один из охранников, хотя и не увернулся от кистеня, но ружья из рук не выпустил, и нажал на курок.

Тотчас проснулись в караульном помещении жандармы. Раздался крик:

— Караул! По коням!

Вскакивали на сытых лошадей в седла, украшенные царскими гербами, в синих жупанах, в комолых шапках. Вылетели на темную площадь. Где, кто? Нет обоза. Вон мелькает что-то в стороне Обруба, Туда! Пали!

Треск выстрелов, Мчат преследователи, мчат и преследуемые. Пули вспороли мешки с золотым песком. На Акимовской на домах желтые и красные фонари. Стрельба и крики летят мимо этих домов. Пули залетают в комнаты, где барышни в горячке продажной любви обнимают своих мимолетных кавалеров.

Бандерша выскочила на крыльцо:

— Что такое? Разбой!

Бандершу сразила пуля. Девицы выскочили: ах-ах! А сами и не жалеют мадаму. Почти и не платила им, а с гостей такие деньги брала! Только за еду тут и приходилось с мужчинами спать. И хорошо еще, если молодой, приятный мужчина, а то старики приходят нередко, бывают и больные, заразные. Спи с ним, а потом на улицу выгонят с волчьим билетом, если заразишься!..

Лошади летят к мосту, золотая струйка из мешка отмечает путь. Кто-то из здешних мещан проснулся от выстрелов, выглянул за ворота. Мать! Золото на снегу! Схватил лопату, скребет вместе со снегом, кидает во двор!

А возы мчат дальше, но где-то на Бочановской почти все мешки были скинуты в кусты. И тотчас кто-то там во тьме уложил их на саночки, и уволок в неизвестном направлении. Где-то эти мешки были упрятаны в подполья, в неведомых развалюхах. Куда дальше будет их путь, посторонние не узнают.

Ничего не нашли преследователи, кроме пустых саней и обрубленной, порезанной упряжи.

В это время в зашторенном номере гостиницы " Европейская" Алена, целуя карлика в маковку, причитала:

— Ах ты, болезный мой, ах, ты мой маленький, ты мой умненький, ты мой бедненький мальчик!

А над улицами города, где на снегу было рассыпано золото, и пролилась людская кровь, летел Иосиф, держа в зубах туго натянутую волшебную нитку. Он задевал её длинными музыкальными пальцами, и щемящая мелодия поражала ранних прохожих. Они вздымали головы в морозное небо: что это? Пролетело что-то. Но что?

24. СИБИРСКИЕ ПАЛЬМЫ

После Пасхи идет светлая седьмица. Снега рыхлеют на глазах, тают, мчатся ручьи, кричат пичуги, и каждый человек может влезть на любую колокольню и звонить в колокола, хоть взрослый, хоть ребенок.

И радость на сердце не остывает, старикам вспоминается прошлое, и светлые слезы застилают глаза, а молодые сердца стучат звонко, взволнованно. Девушки вглядываются в парней, он, не он? Парни думают о девушках. Весна. Ручьи. Всё оживает в природе, в сердцах, даже камни и те, кажется, оживают.

С грустью смотрел в эту весну в окошко Миша Зацкой, Матушка совсем слегла в постелю с легочной болезнью. Денег не было. И взять было негде. Нынче Красная Горка! Радуница! К батюшке надо идти. Все проведают в этот день усопших родителей. А воздух на улицах благостный, говорят, уже первые вербы оделись пушком. А Мише и на улицу выйти не в чем!