Корона и эшафот - [109]
Уральцы тут же объявили Яковлева изменником делу революции. Свердлов в Москве оказался под перекрестным телеграфным обстрелом: с Урала требовали от него выполнения договоренности о доставке Романовых в Екатеринбург, Яковлев из Омска сообщал об угрозе для «груза», возникшей из-за безответственных действий уральцев.
Только получив твердые заверения исполкома Уралсовета в том, что Романовы не подвергнутся насилию и всю ответственность за это он берет на себя, Свердлов приказал Яковлеву двигаться в Екатеринбург.
Драматическая миссия Яковлева закончилась. Бывший царь, его жена и дочь с некоторыми приближенными были помещены в особняк, конфискованный у инженера Ипатьева, который в официальных документах стал именоваться Домом особого назначения. В конце мая сюда же были доставлены из Тобольска и остальные члены семьи Романовых. Они пробыли здесь до роковой ночи с 16 на 17 июля[40].
Ночь с 16 на 17 июля 1918 года стала для последних Романовых роковой. В эту ночь бывший царь Николай II, его жена — бывшая императрица Александра Федоровна, их дети — четырнадцатилетний Алексей, дочери — Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, и находящиеся при них врач Боткин, горничная Демидова, повар Харитонов и лакей Трупп были расстреляны в подвале Дома особого назначения в Екатеринбурге. Тогда же тела расстрелянных на автомобиле были отвезены за город и недалеко от деревни Коптяки сброшены в старую шахту.
Но опасение, что подходившие к Екатеринбургу белые обнаружат трупы и превратят их в «святые мощи», заставило произвести перезахоронение. На другой день расстрелянные были извлечены из шахты, вновь погружены на автомобиль, который двинулся по глухой дороге в лес. В болотистом месте машина забуксовала, и тогда после попыток сжечь трупы захоронение решили произвести прямо на дороге. Могила была засыпана и разровнена.
Екатеринбург был взят белыми через неделю — 25 июля. Вскоре началось следствие. Вначале его вели Наметкин и Сергеев, затем они были отстранены по подозрению в «левизне» и следствие повел монархист Н. Соколов, назначенный лично Верховным правителем А. Колчаком[41]. Он и установил факт расстрела. При каких же обстоятельствах произошел этот страшный расстрел в Екатеринбурге, кто решил применить к Романовым эту крайнюю меру?
Существуют две версии ответа на этот, пожалуй главный, вопрос. Одну выдвинул следователь Н. Соколов, вслед за которым она повторялась и повторяется во многих зарубежных изданиях. Суть ее сводится к следующему: Романовы были расстреляны по секретной директиве Москвы. Чтобы доказать это, Соколов проделал гигантскую работу. Ее юридический, следовательский характер был, однако, пронизан политической тенденциозностью. Соколов стремился скомпрометировать революцию, большевизм. Все, кто был так или иначе причастен к Дому особого назначения, представлялись им монстрами, криминальными типами, подвергавшими узников издевательствам и оскорблениям. Но есть другие свидетельства. Павел Медведев, состоявший в охране Ипатьевского особняка, а позднее попавший в плен к белым под Пермью, поплатился жизнью за попытку восстановить правду. Неопознанный, он лежал в госпитале и, слыша, как медицинская сестра рассказывала солдатам об ужасах, творившихся в доме Ипатьева, не выдержал. «Это неправда, сестра, — сказал он, — Я был там, к ним относились хорошо». В соответствии с проскрипционным списком, составленным Соколовым, П. Медведев был доставлен к нему, допрошен «с пристрастием» и позднее умер в омской тюрьме.
Дневник Николая II, а также письма Романовых, Боткина и др. отнюдь не свидетельствуют о кошмаре их екатеринбургской жизни до расстрела. Боткин, например, в начале июля 1918 года писал родным, что обстоятельства жизни заключенных «при настоящих условиях в общем вполне благоприятны». Все это, конечно, не исключало возможных инцидентов… Однако главная, конечная цель Соколова состояла в том, чтобы доказать, что за спиной екатеринбургских убийц стояли иные, «ненациональные» силы, главным образом евреи. Антисемитизм вообще был идеологическим оружием наиболее правых кругов белого движения; с ним были связаны расчеты на раскол сил, поддерживавших большевиков и Советскую власть. Особенно на «жидо-масонской» версии революции и гибели Романовых настаивал колчаковский генерал М. Дитерихс, по поручению Колчака «курировавший» следствие Соколова и поспешивший ранее него опубликовать некоторые следственные материалы, что вызвало острую неприязнь между ними. Версии Соколова и Дитерихса впоследствии охотно муссировались черносотенными и фашиствующими элементами, которых даже в эмиграции многие считали «позором русского имени».
На чем же держалась версия Соколова о «руке Москвы» в расстреле Романовых? Соколов, в частности, утверждал, что обнаружил копию шифрованной телеграммы председателя исполкома Уралоблсовета А. Белобородова в Москву, датированной 21 часом 17 июля. Расшифровать ее, правда, удалось только в сентябре 1920 года, уже в эмиграции.
В ней сообщалось о том, что семью Н. Романова постигла «та же участь, что и главу». Это, по мнению Соколова, несомненно, доказывало, что в Москве заранее знали о том, что должно было произойти в доме Ипатьева. Но если даже признать, что в руках Соколова действительно оказалась подлинная телеграмма, а не фальшивка (а такие предположения высказывались некоторыми авторами), то и в этом случае, как нам кажется, из нее следует только одно: о расстреле семьи бывшего царя в Москве стало известно позже, чем о расстреле Николая II. Это вполне подтверждается подлинным сообщением исполкома Уралоблсовета, которое было отправлено в Москву в 12-м часу того же 17 июля и которое Соколов не знал.
Литературный шедевр Стефана Цвейга — роман «Нетерпение сердца» — превосходно экранизировался мэтром французского кино Эдуаром Молинаро.Однако даже очень удачной экранизации не удалось сравниться с силой и эмоциональностью истории о безнадежной, безумной любви парализованной юной красавицы Эдит фон Кекешфальва к молодому австрийскому офицеру Антону Гофмюллеру, способному сострадать ей, понимать ее, жалеть, но не ответить ей взаимностью…
Самобытный, сильный и искренний талант австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) давно завоевал признание и любовь читательской аудитории. Интерес к его лучшим произведениям с годами не ослабевает, а напротив, неуклонно растет, и это свидетельствует о том, что Цвейгу удалось внести свой, весьма значительный вклад в сложную и богатую художественными открытиями литературу XX века.
Книга известного австрийского писателя Стефана Цвейга (1881-1942) «Мария Стюарт» принадлежит к числу так называемых «романтизированных биографий» - жанру, пользовавшемуся большим распространением в тридцатые годы, когда создавалось это жизнеописание шотландской королевы, и не утратившему популярности в наши дни.Если ясное и очевидное само себя объясняет, то загадка будит творческую мысль. Вот почему исторические личности и события, окутанные дымкой загадочности, ждут все нового осмысления и поэтического истолкования. Классическим, коронным примером того неистощимого очарования загадки, какое исходит порой от исторической проблемы, должна по праву считаться жизненная трагедия Марии Стюарт (1542-1587).Пожалуй, ни об одной женщине в истории не создана такая богатая литература - драмы, романы, биографии, дискуссии.
В новелле «Письмо незнакомки» Цвейг рассказывает о чистой и прекрасной женщине, всю жизнь преданно и самоотверженно любившей черствого себялюбца, который так и не понял, что он прошёл, как слепой, мимо великого чувства.Stefan Zweig. Brief einer Unbekannten. 1922.Перевод с немецкого Даниила Горфинкеля.
Всемирно известный австрийский писатель Стефан Цвейг (1881–1942) является замечательным новеллистом. В своих новеллах он улавливал и запечатлевал некоторые важные особенности современной ему жизни, и прежде всего разобщенности людей, которые почти не знают душевной близости. С большим мастерством он показывает страдания, внутренние переживания и чувства своих героев, которые они прячут от окружающих, словно тайну. Но, изображая сумрачную, овеянную печалью картину современного ему мира, писатель не отвергает его, — он верит, что милосердие человека к человеку может восторжествовать и облагородить жизнь.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.Биография писателя — это прежде всего его книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.