Короля играет свита - [91]

Было темно, дождливо и холодно,

Заговорщики разделились на два отряда: один под началом Беннигсена и Зубовых, другой под предводительством Палена. Впереди первого шел также адъютант лейб-батальона преображенцев Петр Аргамаков, брат генерала Александра Васильевича. Он исправлял должность плац-адъютанта замка. Петр Аргамаков обязан был доносить лично Павлу обо всех чрезвычайных происшествиях в городе: о пожарах и прочем. Император доверял ему безоговорочно, вплоть до того, что Аргамаков имел право даже ночью входить в царскую опочивальню. Ценность его для заговорщиков была неизмерима, потому что только по его требованию во всякое время дня и ночи сторож опускал мостик для пешеходов через водяной ров. Без этого моста попасть ночью в замок было бы невозможно. Зубов и его сообщники уже подошли к замку и пересекли мост, опущенный Аргамаковым, Генерал Талызин двинул батальоны через верхний сад и окружил ими замок.

В этот сад на ночь всегда слеталось бесчисленное множество ворон и галок; перепуганные движением людей птицы огромной каркающей тучей взвились над садом. Многие приняли их крик за дурное предзнаменование.

Особенно встревожен был генерал Талызин, он недоумевал, он нервничал: по начальному плану его группе предписывалось идти прямиком во дворец, двигаться в опочивальню императора. Пален изменил распорядок буквально за час до выступления, Талызин не мог возразить, не вызвав к себе подозрений. А подозревать его было в чем. Ведь Петр Александрович намеревался всего-навсего с триумфом спасти императора, поджидая его в спальне Марьи Федоровны и распахнув спасительную дверь в самую опасную для Павла минуту. Он намеревался явиться этаким ангелом-хранителем и позволить императору бежать. Талызин был в душе такой же актер, как и сам Павел. Он обожал эффектные сцены и намеревался сегодня разыграть одну из них. По его замыслу, Павел должен был немедленно приблизить к себе своего отважного спасителя! Палену предстояло отступить — честолюбивый Талызин мечтал стать генерал-губернатором и первым министром. Но он мечтал отодвинуть не только Палена, но и отца Губера и самому занять то место, которое захватил в сердце и приемной государя пронырливый иезуит.

Беда в том, что во времена Павла воинские звания частенько давались отнюдь не, за участие в боевых действиях. Талызин получал свои в основном за приверженность к идеалам мальтийского креста и масонских “строительных инструментов”. Он не был научен планировать боевые действия и тем более думать об их последствиях. Именно поэтому перемена Паленом рекогносцировки поначалу повергла его в глубокую растерянность. Из-за этого человека срывалась его вторая попытка помешать цареубийству! Впервые он поверил в то, что заговор возможен.

Как и все неуравновешенные, склонные к мистицизму люди, Талызин немедленно начал искать в провале своих планов некий знак свыше. Искал, искал… наконец нашел, вспомнив письмо великого Князя, столь необдуманно доверенное ему графом фон дер Паленом. Теперь Талызин знал, что все свершается лишь для того, чтобы он с помощью этого письма мог держать в руках будущего императора!

С этой минуты генерал вполне успокоился и прилежно следовал всем командам Палена, ожидая успеха государственного переворота с тем же нетерпением, что и все прочие заговорщики.

Зубов и Беннигсен со своими подчиненными бросились прямо к царским покоям. От спальни их отделяла библиотека, в которой крепко спали два лакея. Разбудив их, Петр Аргамаков велел отпереть двери прихожей, примыкавшей непосредственно к спальне, уверяя, что пришел к императору с чрезвычайным сообщением о пожаре в городе, как и предписывал ему регламент. Один лакей каким-то образом понял, что Аргамаков лжет, и начал звать на помощь. Его уложили ударом сабли. Он, впрочем, был только оглушен. Фамилия его была Корнилов; после переворота его взяла в число своих слуг вдовствующая императрица и наградила домом и пенсией.

Второй лакей повиновался и впустил заговорщиков в прихожую. Выломав дверь в опочивальню, заговорщики ворвались туда… и обнаружили, что кровать императора пуста.

Павел проснулся от шума и кинулся к двери, ведущей в комнаты императрицы, однако он сам запер их, а ключ… в такую минуту разве вспомнишь, где валяется ключ! Пытаясь спрятаться, он влез в камин, настолько глубокий и настолько тщательно прикрытый экраном, что тщедушная фигура императора совершенно скрылась в нем.

Увидав, что опочивальня пуста, Платон Зубов сердито крикнул:

— L'oiseau s'est envole! [47]

Однако более хладнокровный Беннигсен внимательно осмотрелся и заметил голые ноги императора, белевшие в темноте камина.

— Вот он!

Обнажив шпаги, Платон Зубов и Беннигсен подошли к Павлу и объявили, что намерены его арестовать.

Павел не отличался большим мужеством. Впрочем, на его месте и более храбрый человек растерялся бы. Он только и мог, что беспрерывно повторял:

— Арестовать? Меня? Что значит “арестовать”?

— С…сударь, — проговорил Платон Зубов с явственной заминкою, проглотив предшествующий этому слову слог “го”, — вы должны отречься от престола в пользу вашего сына.