Короля играет свита - [87]

Разумеется, если бы император знал про эти сборища, он не потерпел бы их. Но он ничего не знал и знать не мог: один из частых посетителей и давних поклонников Ольги Александровны был граф фон дер Пален, военный губернатор Петербурга и прочая, и прочая, и прочая. Тайная полиция работала под его начальством, все донесения ее агентов проходили через его руки, и Пален давал движение только тем доносам, в которых не упоминались имена Жеребцовой и ее гостей.

Конечно, не одни пиры составляли суть вечерних собраний у Ольги Александровны. Там сходились и члены английского посольства, и гвардейская молодежь, оттертая на вторые роли любимчиками Павла гатчинцами, многие сановники, верные традициям екатерининской эпохи, а также некоторые лица, ожидавшие много хорошего от наследника, но не особенно преданные императору с его пугающими причудами.

Тем временем отношения между Россией и Англией обострились настолько, что Уитворту пришлось покинуть Петербург. Следом уехала из России и его возлюбленная. Но маховик заговора уже начал раскачиваться, и отсутствие или присутствие этой пары более не влияло на ход дела. Даже если первым, идею переворота высказали Уитворт и Ольга Александровна, теперь заговор опирался не на них и не на английские деньги.

Зубовы были достаточно богаты… Переворот 11 марта ясно доказал это. Насколько было известно Каразину, Ольга Александровна была в это время в Берлине. Бедная графиня Толстая, не имея никакой надежды на взаимность, по слухам, тоже скиталась где-то по европейским столицам, изнемогая от любви к красавцу-лорду. Да бог с ней, с Толстой. По тем же слухам, Ольга Александровна собиралась в Лондон. Может ли быть так, чтобы она решилась ни с того ни с сего воротиться в Петербург, причем инкогнито?

“Да нет, — одернул себя князь Каразин, — что за чепуха! Ну не может, Никак не может Ольга Александровна оказаться сейчас в Петербурге! Появись она здесь, об этом уже знал бы весь город. Вот именно. Теперь, когда ее братья в числе героев переворота… Ольга Александровна подняла бы такой шум вокруг своего возвращения! Глупый мальчишка явно что-то напутал, а я, дурак старый, готов повторить его ошибку”.

Он огляделся — и чуть не выругался вслух. “Глупого мальчишки” рядом не было.

Вот те на! Куда он подевался? Что случилось?!

Март 1801 года.

Двор, запертый в Михайловском замке, охранявшемся наподобие средневековой крепости, тем временем влачил скучное и однообразное существование. Поместив свою признанную любовницу, княгиню Гагарину, и непризнанную, мадам Шевалье, здесь же, император уже не выезжал из дворца, как это он делал прежде. Даже его верховые прогулки ограничивались так называемым третьим Летним садом, куда, кроме самого Павла, императрицы и ближних лиц свиты, никто не допускался. Аллеи этого парка или сада постоянно очищались от снега, но все-таки были тесными и неудобными. Во время одной из таких прогулок (это было именно 11 марта) Павел вдруг остановил коня и, оборотись к шталмейстеру Муханову, оказавшемуся рядом, взволнованно сказал:

— Мне кажется, я задыхаюсь, мне не хватает воздуха! Я чувствую, что умираю. Неужели они все-таки задушат меня?

Оторопевший при виде его безумных, остекленевших глаз, Муханов пробормотал:

— Государь, это, вероятно, действие оттепели.

— Какая еще оттепель? — раздраженно воскликнул Павел. — Вот послушайте, какой я видел нынче сон! Снилось мне, будто какие-то люди в масках долго втискивали меня в парчовый, тесный кафтан. Было это столь мучительно, что я едва не кричал от боли.

— Сон есть сон, — рассудительно сказал прозаичный Муханов. — Я снам не верю как человек просвещенный. Все это бабушкины сказки, а душно — к оттепели.

Император более ничего не сказал своему разумному и просвещенному шталмейстеру, только головой покачал, и его неприветливое лицо сделалось еще более сумрачным. Так в молчании и возвратились во дворец.

В тот вечер в замке был дан концерт, а потом ужин. Госпожа Шевалье в малиновом “мальтийском” платье пела, однако император, против обыкновения, обращал не много внимания на ее рулады. Он пребывал в самом худшем своем настроении. Императрица тоже казалась обеспокоенной. Великий князь Александр и его супруга Елизавета Алексеевна поглядывали на нее с тревогой, но в то же время пытались скрыть свое настроение от государя.

Между концертом и ужином он вдруг удалился, не сказав никому ни слова, и долго отсутствовал. Наконец воротился. Стал перед Марией Федоровной и принялся смотреть на нее с насмешливой улыбкой, скрестив натруди руки и тяжело дыша. Это служило у него признаком гнева, поэтому императрица мгновенно встревожилась и сидела ни мертва ни жива, не смея слова сказать своему неприятному и грозному супругу. Она с явным облегчением перевела дух, когда он отошел, однако теперь настал черед дрожать великим князьям, перед которыми Павел повторил все свои пугающие маневры. Затем он резко прошел в столовую.

Принц Евгений Вюртембергский, еще не привыкший к таким “шуточкам”, испуганно спросил Шарлотту Ливен, присутствовавшую здесь же:

— Что это значит?

— Это не касается ни вас, ни меня, — сухо ответила она.