Короли Кипра в эпоху крестовых походов - [26]

. Возможно, именно с ликвидацией заговора рыцарей Кормакитии и связаны те казни, которые Махера представляет борьбой короля с пиратами, и их объяснением будет его самоутверждение как короля, безжалостного к своим врагам. Показательный характер казни становится знаком для непокорных и предупреждением, гласящим, что Гуго не допустит узурпации власти кем бы то ни было, как это произошло при Генрихе II. Кроме того, хронист отмечает важную деталь: казни проходили во всех крупных городах Кипра. Кажется не слишком логичным, чтобы королевские власти сначала выловили сотню пиратов, а потом распределили их по разным городам, чтобы казнить. А вот проведение арестов неугодных королю по всей стране и их устранение на месте представляется весьма правдоподобным. Да и вряд ли Гуго начинает свое правление с очистки акватории Кипра от пиратов: дело это, несомненно, важное, но не первостепенное. Пиратов, как мы уже сказали, всегда хватало в водах Кипра и периодически Лузиньяны направляли против них корабли, обеспечивая безопасность торговых путей. Столь широкомасштабный «отлов» пиратов, о котором рассказал Махера, означал бы, в действительности, настоящую войну против них, и, несомненно, нашел бы отражение в разных источниках. Тем не менее, этого не случилось. Цифры, которые приводит Махера, также кажутся значительным преувеличением. Ведь когда он конкретизирует, сколько «пиратов» было казнено в разных городах, оказывается, что их число сильно не дотягивает до сотни[123].

Особую известность в историографии приобрела другая история, рассказанная Махерой, о том, как двое его сыновей — Пьер (будущий король Кипра) и Жан — без позволения отца бежали с острова, чтобы, всего лишь, как говорит хронист, «посмотреть мир и попробовать жизни на чужбине, которая очень сладка для каждого, кто ее еще не отведал, и горька для того, кто ее уже видел»[124], Гуго IV приказал найти беглецов, вернуть их на Кипр и сурово наказать их и их пособников. Пьер и Жан были заключены в тюрьму в Кирении, пособники казнены[125].

Авторитет Дж. Хилла, вероятно, довлел над последующими поколениями историков Кипра настолько, что до конца столетия никто не опровергал его весьма односторонний взгляд на личность Гуго IV Лу-зиньяна. Точка зрения английского ученого была полностью принята в историографии[126], и лишь в 1991 г. Питер Эдбери отверг построения Дж. Хилла[127]. Роль настоящего адвоката короля взял на себя кипрский историк К. Шейбел, который настаивает на необходимости реабилитации Гуго IV и называет этого короля «Гуго Справедливый». Даже в суровом обращении короля с сыновьями автор видит проявление справедливости и непредвзятости[128]. К. Шейбел, несомненно, прав в том, что Гуго IV всегда находился в тени славы своего легендарного сына Пьера I Лузиньяна, и это не позволяло историкам увидеть в нем личность не менее яркую. М. Кампаньоло называет «меркантильным», но мудрым правление Гуго IV, при котором Кипр достиг экономических высот, главным образом, благодаря мирному сосуществованию с Египтом и другими соседними странами[129]. Со своей стороны, мы также неоднократно подчеркивали в своих предшествующих работах необыкновенный талант Гуго IV Лузиньяна как политика и правителя[130]. Итак, и состояние источников, и мнение, укоренившееся в историографии о Гуго IV как о слабом короле, и колорит эпохи Пьера I Лузиньяна препятствовали не одному поколению историков оценить отца-короля по заслугам.

Гуго IV правил 35 лет и был дважды женат — в первый раз на Марии Ибелин, дочери графа Яффы и Аскалона Ги и Марии Ибелин, (1307/1310–1316), во второй — на другой представительнице рода Ибелинов, Алисе, дочери Ги и Изабеллы Ибелин (1318–1359). От первого брака с яффской ветвью Ибелинов, на котором настоял Генрих II, Гуго IV имел единственного сына Ги, который, согласно кипрским законам, являлся наследником своего отца; от второго брака родилось восемь детей, двое из которых Пьер и Жак впоследствии станут кипрскими монархами. Время правления Гуго IV — самый мирный период и пора максимального процветания королевства за всю его трехсотлетнюю историю. Первое и второе, однако, не означают, что Гуго IV забыл об основном предназначении своего королевства: быть форпостом крестоносцев на Востоке. Он, как и его предшественники, с честью нес знамя крестоносца, но делал это как мудрый политик, для которого важнее всего соблюсти интересы собственного государства.

В конце 20-х – начале 30-х годов XIV в. становится очевидным, что на Востоке есть более опасный враг, нежели схизматики-греки или арабы Египта. В 1329 г. византийскому императору еще удалось отвоевать Хиос у Бенедетто Дзаккариа[131], а в 1330 г. папа еще пишет о том, что и Родосу угрожают греки[132]. Однако защита латинских владений от турок становится более важным делом, чем борьба со схизмой или возвращение Иерусалима и Константинополя. Наибольшая военная опасность исходила уже от турецких правителей Анатолии. Из-за нее еще в 1327 г. венецианцы пытались вовлечь в антитурецкую коалицию Византию и госпитальеров[133]. В 1329 г. Умар Айдин отвоевал крепость Смирну у Марино Дзаккариа