Короли Альбиона - [13]

Это очень напоминало верования и религиозную практику той ветви ислама, в которой я воспитывался, покуда мое детство не оборвали жестокий удар меча и гибель всех, кого я любил. Позднее я нашел наставников той же веры в ущельях Гиндукуша. Мне показалось, что Сириан говорит о более глубоком экстазе, чем тот, что был знаком нашим дервишам, до упаду кружившимся в безумной пляске.

И вот мы добрались до угла большой площади. Портик дома, замыкавшего в этом месте площадь, позволял укрыться от палящего солнца. Сириан удобно прислонился спиной к высокой линге, то есть столбу, представлявшему Шиву в виде фаллоса, и здесь я расстался с ним, пообещав вернуться до заката. Я без особого труда нашел дорогу к дворцу — все прохожие охотно останавливались и указывали мне нужное направление, — и уже внутри дворцового ансамбля привратники и низшие придворные чины с той же готовностью помогали мне.

Глава шестая

Как и предсказывал Сириан, единственным препятствием на пути к князю оказалась необходимость прождать несколько часов. Вестники и искатели места, попрошайки и поставщики оружия, изобретатели и прочие лица всякого звания входили и выходили, являлись поодиночке и группами; между рассевшимися в ожидании людьми сновали продавцы дынь, холодной воды и кокосового молока. Я принялся расспрашивать слуг, охранявших двери во внутренние покои, получу ли я аудиенцию у князя Харихары, и если да, то когда. Меня любезно заверяли, что вот-вот наступит и мой черед переговорить с вельможей, но, обнаружив, что такой же ответ получают и все остальные посетители, я решился расстаться со своим драгоценным свертком, который вот уже более двух лет не выпускал из рук.

— Отнеси это князю, — попросил я придворного, охранявшего дверь. Это был немолодой человек приятной наружности. Знаком его должности служил жезл слоновой кости с серебряным навершием. — Если князь пожелает подробнее расспросить об этом послании, пусть призовет меня до наступления темноты.

После чего я спокойно уселся спиной к дверям и принялся ждать.

Примерно часом позже я увидел, как этот служитель прокладывает себе путь сквозь толпу, и догадался, что он ищет меня. Я поднялся на ноги, чтобы привлечь его внимание.

— Вот ты где! — с облегчением воскликнул он. — Я уж боялся, что ты ушел. Князь Харихара хочет тебя видеть.

Жезл слоновой кости был, несомненно, знаком достаточно высокой должности все двери раскрывались перед нами, привратники уступали нам путь. Мы шли через галереи и внутренние дворики, не столь величественные, как та часть дворца, которая предназначалась для приемов, но отнюдь не лишенные красоты и достоинства. Я любовался изящными колоннами, сложной резьбой деревянного потолка, маленькими бассейнами с фонтанами. Здесь вольно порхали певчие птицы и бабочки кружили над клумбами с пурпурными, пахнущими миндалем цветами. Из незастекленных окон открывался вид на город и дальше, на большую долину. Дворец отчасти напоминал Альгамбру на горе над Гранадой, но там, согласно предписаниям Корана, все украшения сводились к лишенному образов орнаменту и бесконечным повторениям каллиграфически выведенной мантры «Ва-ла гхалиба илла-Лла», что означает: «Нет победителя, кроме Бога», а здесь настенная роспись и барельефы подробно представляли плотские радости земного рая.

Мы добрались наконец до большой беседки у пруда. В проемах сводчатых окон виднелись горы, которые наш караван пересек накануне. В глубокой нише окна стоял князь Харихара Раджа Куртейши. Мы вошли, и он повернулся нам навстречу.

Это был высокий, крепко сложенный человек; темная кожа князя блестела, как у большинства представителей его расы. Богатое платье из тонкого хлопка, желтого, точно масло, и расшитого серебром, подчеркивало изящество его движений. Ожерелье из оправленных в золото драгоценных камней я счел украшением, хотя, возможно, оно служило также знаком высокой должности. Длинные волосы, черные с отливом, падали на плечи князя словно львиная грива, руки его были большими и на вид сильными. Этот вельможа казался почти божеством, полным благодати и величия. На расстоянии двадцати шагов ему можно было дать не более тридцати лет, и, лишь подойдя поближе, я разглядел глубокие впадины на его лице, особенно выделявшиеся возле губ, чересчур резкие очертания щек и скул, сеточку морщин в уголках глубоко посаженных глаз, изборожденный раздумьями лоб, узкую линию губ. Князь часто улыбался, но в улыбке сквозила печаль. Словом, ему было примерно пятьдесят лет, то есть он был на десять, если не на пятнадцать, лет моложе меня.

Он приветствовал меня вежливым кивком:

— Ты Али бен Кватар Майин, купец? Я подтвердил.

— Ты доставил мне это послание? — Легким движением руки князь указал на столик, где покоился заветный пакет. Выцветшие красные кожаные ремешки были развязаны, промасленная ткань раздвинулась, обнажая скрывавшиеся внутри листы пергамента. Я вновь склонил голову в знак согласия.

— Нам есть о чем поговорить.

Нередко случалось так, что и мое благополучие, и сама жизнь зависели от способности быстро и точно распознать человека, с которым сталкивала меня судьба, а главное — подметить его слабости. И теперь я сразу же пришел к выводу, что князь Харихара гордится своей наружностью и весьма высоко (быть может, излишне) ценит свой ум и деловые способности. Я и раньше наблюдал подобные свойства у младших братьев и кровных родичей правителей. Эти люди достигают высоких должностей по праву рождения, но предпочитают думать, что всем обязаны только собственным заслугам. Греясь в лучах светила, еще более яркого, чем они сами, они тщеславятся своим положением и все же не вполне им довольны.