Королевство пепла - [20]

Он удостоверится в том, что их бурдюки с водой полностью наполнены при подходе к следующей реке. Чтобы и лошадям было что попить. Еда, возможно, будет у них в дефиците, но на равнинах всегда водилась дичь. Тощие кролики и мелкие, пушистые зверушки, которые рылись в потрескавшейся земле. При виде такой еды Аэлина наверняка бы скривилась.

Гавриэль заметил движение в их лагере и направился к костру, даже в сухостое тихо ступая своими массивными лапами. Золотистые пытливые глаза моргнули.

Рован покачал головой, отвечая на невысказанный вопрос.

— Поспи немного. Я возьму оставшуюся часть дозора на себя.

Гавриэль наклонил голову в жесте, который, как Рован знал, означал следующее: «С тобой всё в порядке?»

Странно — это было так странно работать со Львом, с Лорканом, без связывающей их клятвы на крови Маэве, обязывающей их делать это. Знать, что они были здесь по своему собственному выбору.

Рован не был полностью уверен в том, что это меняло для них всех. Кем они стали друг для друга.

Рован проигнорировал молчаливый вопрос Гавриэля и уставился в истлевающее пламя костра.

— Отдохни немного, пока есть такая возможность.

Гавриэль явно не имел ничего против отдыха. Он прошёл к своему спальному мешку и повалился на него с истинно кошачьим вздохом.

Рован подавил приступ вины. Он слишком сильно подгонял их. Они не жаловались, не просили его замедлить тот изнурительный темп, которого он придерживался.

С того самого дня на пляже, их связь с Аэлиной молчала. Не чувствовалось абсолютно ничего.

Он знал, что она не умерла, потому что связь всё ещё существовала, но… она молчала.

Он был озадачен этим в течение долгих часов, когда они путешествовали, все то время, что он проводил в дозоре. Даже в те часы, когда он должен был спать.

Он не чувствовал её боли через их связь в тот день в Эйлуэ. Он чувствовал её, когда Дорин Хавильяр ранил её в стеклянном замке, почувствовал их связь — то, что он так глупо и ошибочно принимал за связь карранам между ними — которая натянулась до предела, когда она была так близко к смерти.

Но в тот день на пляже, когда Маэва напала на неё, когда Каирн отхлестал её плетью…

Рован до боли крепко сжал челюсть, его мутило. Он взглянул на Златинец, лежащий рядом с ним поверх спального мешка.

Он осторожно положил клинок прямо перед собой, глядя на рубин в центре его рукояти, который горел в свете огня.

Аэлина почувствовала ту стрелу, которую он получил во время боя с Маноной в храме Темизии. Или ей было достаточно того разряда, который дал ей понять, что они пара.

Но в тот день на пляже он не чувствовал ничего.

У него было ощущение, что он знает ответ. Знал, что Маэва, вероятно, является причиной этого, что она скрыла то, что было между ними. Она проникла в его голову, чтобы заставить его думать, что Лирия является его истинной парой, обманула те самые инстинкты, которые делали его фэйским мужчиной. Для неё было бы пустяком найти способ приглушить то, что связывало их с Аэлиной, чтобы он не смог узнать о том, что она была в такой опасности, и теперь, чтобы не дать ему найти её.

Но он должен был знать. О Аэлине. Не должен был ждать, появления виверн и остальных. Должен был лететь прямо на пляж и не тратить драгоценные минуты их времени.

Пара. Его истинная пара.

Он должен был знать и об этом тоже. Даже если ярость и горе превратили его в чертового ублюдка, он должен был знать, кто она, кем она была, с того самого момента, как он укусил её в Страже Тумана, не в силах остановить желание поставить на ней своё клеймо. В тот момент, когда её кровь попала на его язык, она пела ему, а затем отказалась оставить его в покое. Вкус её крови месяцами преследовал его.

Вместо этого они дрались. Он позволил себе драться с ней, потому что был потерян в своих гневе и холодности. Она была такой же эмоциональной особой, как и он, и выплюнула такую ​​ненавистную, просто невыразимую вещь, что он отнёсся к ней, как к любым мужчинам и женщинам, которые поступали под его командование и не умели держать свой язык на привязи. Те первые дни всё ещё преследовали его мысли. Хотя Рован знал, что если он когда-либо стыдливо упомянет о драке, которую они совершили, Аэлина проклянет его за это.

Он не знал, что делать с татуировкой, которая вилась по его лицу, его шее и руке. Она несла в себе лживость его потери, и истину его слепоты.

Он полюбил Лирию — и это было правдой. И вина за это грызла его каждый раз, как он задумывался об этом, но теперь он пришёл к пониманию. Он смог понять, почему Лирия была так напугана им в эти первые месяцы, почему ему было так трудно ухаживать за ней, даже с этой парной связью, этой правдой, неизвестной Лирии. Она была нежной, спокойной и доброй. Да, её характер тоже представлял из себя своего рода силу, но это было не то, что он мог выбрать для себя.

Он ненавидел себя за одну лишь мысль об этом.

Даже когда ярость поглотила его при мысли о том, что было украдено у него. И у Лирии тоже. Аэлина принадлежала ему, а он принадлежал ей с самого начала. Даже гораздо раньше всего этого. И Маэва решила сломать их, сломать, чтобы получить то, что она хочет.