Королевство белок - [19]

— Хассем должен был оставить знак, — буркнул Берест, не поднимая головы. — Осколок базальта из штольни. Это будет значить: он знает, что я здесь.

— Дай я поищу, — сказала Ирица. — Только отойди.

Берест вздохнул, уступая ей место:

— Ну, попробуй.

Он вспомнил, что Ирица видит в темноте.

Лесовица присела возле валуна. От Береста она слышала, что базальт — черный. Она перебрала каждую травинку, но осколка черного камня не нашла.

— Может, Хассем не заметил, что я сдвинул валун? — начал размышлять Берест. — Проворонил твой Вороненок… Как быть-то? — он в недоумении охватил пальцами свою короткую светлую бородку.

Ирица подумала немного:

— Подожди здесь, я сейчас, — и исчезла в лесу.

Появилась она с пучком белой ирицы и робко протянула его Бересту.

— Моя трава… Она все лето цветет.

— Диво ты лесное! — обрадовался Берест. — Да ведь это ирица!

Лесовица быстро убрала руку, когда он бережно взял на ладонь крохотные белые цветки. Берест ничего больше не сказал, положил лесную траву на проплешину от валуна.

Утром Хассем уже не сомневался, что его друг вернулся за ним на каменоломни, и в тот же день ответил условным знаком.

Каменоломни под Анварденом существовали уже лет сто. Большого размаха добыча базальта никогда не достигала, но несколько поколений каменотесов глубоко вгрызлись в предгорья, в скальные породы по берегу Эанвандайна.

Широкая река стремила за спиной Береста волны. Была ночь. Ирица светила факелом, а Берест работал киркой. Кирку он купил еще в селе, где взял верх на празднике в кулачном бою. Он заранее знал, что она пригодится. Однажды заполночь в моровом бараке Берест рассказал Хассему свою задумку. Тогда он придумал и условный знак с придорожным камнем, и многое наперед.

Ирица, высоко держа факел, пыталась представить себе ходы под землей. У Береста от работы взмокла рубашка, а Ирица закуталась в плащ. Ночь была свежей, с реки дул ветер.

— Давай веревку, — сказал Берест. — Попробую спуститься в штольню.

Старые, отработанные штольни не охранялись. Многие из них осыпались, а сами работы передвинулись далеко, в другое место. В глубине души Берест не был уверен, сумеет ли он добраться до новых галерей, где сейчас работали невольники.

Ирица нашла веревку и протянула Бересту.

— Там темно, — вздохнула она. — Как ты найдешь путь?

— Не знаю, как, Ирица, — сказал Берест, обвязывая веревку вокруг огромного валуна. — Наугад. Буду искать понемножку, разбирать завалы… Может, даже месяц провозимся или больше.

Ирица по-прежнему боялась его и не подпускала близко, а веревку передала, далеко вытянув руку, точно готова была при всяком неосторожном движении Береста отскочить. Но она не покинула его и не позабыла человеческую речь.

Старые штольни не охранялись, но уйти через них до сих пор не удавалось никому. Галереи под землей обвалились во множестве мест, перекрытия сгнили, выходы на поверхность были нарочно завалены уже давно. На каменоломнях изредка находились сорвиголовы, готовые бежать наудачу, вслепую. Но этих скоро ловили. Среди рабов, которые под землей надзирали за работой, несколько человек давно научились выслеживать беглецов. Они были на хорошем счету у начальства и пользовались многими поблажками в остроге. В случае надобности ловцов расковывали и выдавали оружие, а они и рады бывали охоте в подземных ходах — мрачной потехе в бессмысленной каторжной жизни.

Ирица протянула Бересту факел. Чувство беспомощности перед чужим ей миром камня и гор, перед темными подземными путями, не оставляло лесовицу с тех пор, как Берест начал разрывать осыпь. А когда он спустился по веревке и, светя себе факелом, исчез в черном проеме, у Ирицы совсем упало сердце. Она села неподалеку, поплотнее закуталась в плащ и приготовилась ждать.

Хассем видел, что камень у обочины вернулся на прежнее место. Это означало: жди. С тех пор Хассем с тревогой, которая просто разъедала ему сердце, каждый раз отмечал положение валуна.

«На месте. Все еще на месте…» Побег представлялся Хассему бродом через темную реку. Ему нужно шагнуть в воду, и неизвестно — достигнет он другого берега или нет? Может быть, вода сомкнется выше его головы, и он исчезнет, а может, выйдет на другой берег. Если Творец сохранит ему жизнь, значит, у него есть предназначение к свободе.

Спустя почти три недели камень на обочине снова сдвинулся со старой проплешины! Смуглое лицо Хассема побледнело. Завтра… Нет, уже с этой минуты он был беглецом. Хассему казалось, другие невольники оглядываются на него, а надсмотрщики вот-вот закричат: «Не уйдешь!». Юноша опустил голову и шел, глядя под ноги. Ему стало холодно, как будто он в самом деле переходил вброд реку. В штольне Хассем подобрал осколок базальта и незаметно кинул его в траву возле валуна.

Ночью он долго прислушивался к храпу соседей по бараку и ждал рассвета. Под утро провалился в сон. Хассему снилось, он идет по узкому ходу в каменоломнях. Он знал, что это и есть путь на свободу.

Хассема догоняют, останавливает угрюмый мужик из его барака. С ним Хассем наяву едва ли перемолвился и тремя словами. А во сне он говорит:

— Не ходи туда. Ты же видишь, что туда никто не ходит! Если бы все было так просто, все бы давно ушли через этот ход.