Королевский путь - [52]

Мария вдруг почувствовала страшную слабость. Ей хотелось лишь одного: чтобы ее оставили в покое.

* * *

Юноша, о котором ей рассказали дяди, очень понравился Марии. Генрих Дарнлей был действительно очень мил. Большие голубые глаза и белокурые волосы вносили в его облик почти женское очарование. Манера держаться была, возможно, несколько грубоватой, хотя и не лишена грации.

Он был страшно застенчив, и Мария старалась сделать все, чтобы он почувствовал себя уютнее.

Мария была наслышана о его мастерской игре на лютне и попросила поиграть немного. Играл он вполне сносно, хотя и не мастерски.

Оказалось, он пишет стихи, а те, что посвящены ей, он привез с собой. Его стихи были жалким подобием ронсаровских, но после прочтения их у Марии как-то посветлело на душе…

Генрих хорошо танцевал и страшно любил охоту. Говорить с ним было легко и приятно.

Он уехал на следующий день… Мария слегка пожалела о его отъезде, но через день уже совершенно забыла об этом юноше.

* * *

Когда Двор отправился в Фонтенбло, Мария поехала вместе со всеми. Королева-мать держалась с ней подчеркнуто вежливо, однако под этим лоском скрывалась наглость. Все это смотрелось так, как будто она знала что-то важное для Марии, и ей ужасно хотелось поделиться этим секретом. Должно быть, это что-то очень неприятное, размышляла Мария, иначе бы Екатерина не выглядела такой довольной.

Где бы король ни сталкивался с Марией, взгляд его был полон тоски. Казалось, он готов броситься на нее, но был сдерживаем невидимой рукой. Она все больше и больше задумывалась о путешествии в Испанию. Ее тревожило предложение о браке с дон Карлосом. Неужели он был действительно так ужасен, как говорили? А ведь он совсем юн. О Франциске тоже гуляли злые разговоры, но как же счастлива она была с ним!

Но больше всего она боялась возвращения в Шотландию.

Ее уверенность в будущем вернулась к ней во время этих тяжелых недель. Все образуется… Ее брат претендовал на регентство. Так пусть займет это место. Его самым большим желанием было править Шотландией, а Мария мечтала никогда не возвращаться туда. Ей нужно было взглянуть правде в глаза. Ей нравилось быть жизнерадостной, а в Шотландии на это смотрели как на грех. В их замках неуютно; нет веселых танцев, и никто не пишет стихов. Шотландия рвалась к пуританству, а Мария никогда не могла бы стать пуританкой.

Ее дядьям дали отставку.

В Фонтенбло граф Бедфорд и английский посол Фрогмортон добились встречи с ней, и не было никого рядом, кто мог посоветовать, как поступить с ними.

Они явились к ней такие важные и держались отчужденно и холодно.

Неопытная, обиженная и пристыженная Екатериной, Мария держалась высокомерно. В ней громче звучал горячий темперамент, нежели дипломатическое чутье. Было так славно бросить вызов англичанам, когда она была женой короля Франции; а сейчас она одна и просто королева маленькой страны, чьи государственные дела пребывали в полнейшем беспорядке.

— Королева Англии, — начал Бедфорд, — требует немедленной ратификации Эдинбургского договора.

Мария знала, что Эдинбургский договор утвердил исключительное право Елизаветы на английский трон и что Мария Стюарт обязана признать ее как королеву на все времена.

Ей была неприятна надменность англичан по отношению к ней. Они намекали, что их королева имеет власть и над Марией. Неопытная в делах такого рода, она недоумевала и больше прислушивалась к собственному самолюбию.

Ее дяди и король Франции Генрих заверяли ее, что она полноправная наследница английского престола. Сейчас она не на троне, но это не навсегда. А однажды она вообще станет испанской королевой, и все эти англичане подумают дважды, прежде чем вести себя так, как держатся сейчас.

Она сказала:

— Граф Бедфорд, сэр Фрогмортон, я не подпишу Эдинбургский договор.

— Да он уже подписан, Мадам.

— Однако похоже, от этого он не становится ценным, если вам уж так нужна моя подпись.

Они не нашлись, что возразить.

А дальше был еще один неумный шаг, но в Марии говорило уязвленное самолюбие.

— Я не поставлю подпись, о которой вы просите. Мне нужно время для обдумывания.

Раздраженные, они покинули ее. Они написали министрам, а Елизавета Английская поклялась, что не забудет нанесенной обиды до той поры, покуда эта прекрасная голова остается на таких изящных плечиках.

* * *

Мария отправилась в Реймс провести некоторое время со своей тетей, Рене де Гиз в аббатстве Святого Пьера. Рене, сестра спесивых дядей Марии, была совсем непохожа на них. Возможно, она, член этой могущественной и амбициозной семьи, нуждалась в женском монастыре, потому что сторонилась этой спеси, которая была просто семейной чертой.

Рене пребывала в спокойствии, а Мария была совершенно взвинчена.

Рене, понимавшая, что Марии плохо, пыталась помочь ей через молитву. Она советовала, что, если Мария очень хочет избавиться от гордыни, ей нужно молиться и помогать ближнему. Так поступила сама Рене.

Марии в порыве подумалось, что она может найти успокоение за монастырскими стенами. Но, посмотревшись в зеркало и увидев свою прелесть, вспомнив о танцах, маскарадах, о том, как она всегда была в центре внимания, о том обожании, которым была окружена, она поняла; что бы ни стряслось с нею в будущем, — даже, если предстоит возвращение в Шотландию, — она будет жить только так, и никак иначе.