Королевский понт - [15]

– Давайте держаться где-нибудь с краешку, – чётко и по деловому объявила Онки, – мы с вами топчемся как заводные солдатики, дабы не смешить людей и, упаси Всеблагая, им не мешать, лучше отойти в сторонку…

Они ещё какое-то время попереминались с ноги на ногу возле столиков, у самой границы танцплощадки – музыка стала стихать – Онки почувствовала облегчение, но вместе с тем и лёгкую досаду, после танца следовало отпустить юношу, и он бы ушёл, возможно, тоже огорчившись, ведь танец, очевидно, был всего лишь предлогом… Её удивляло и восхищало, что этот яблощёкий парнишка, с виду такой робкий, набрался смелости к ней подойти. Когда она в начале торжественной церемонии, ослеплённая светом цветных прожекторов, всходила на сцену под громкие аплодисменты зала, и конферансье объявила, что она депутат – это слышали и видели все.

– Давайте присядем, – сказала Онки, осторожно ведя его за руку между столиками; от напряжения мышц, вызванного скованностью, она вдруг почувствовала себя уставшей.

Отодвинув ему стул, Онки усадила своего спутника за VIP-столик, накрытый для почётных гостей – он располагался на некотором возвышении над танцплощадкой и был хорошо обозрим практически из любой её точки – юного выпускника это, судя по наливным яблокам щёк, одновременно и радовало, и смущало.

Онки понятия не имела, о чём говорить с ним. Всемудрая знает сколько времени она не ухаживала за молодыми людьми, день её был расписан по минутам, на любовные похождения просто не хватало времени… Интрижки на один раз Онки не признавала совершенно, а поддержание постоянных отношений, как известно, требует некоторых усилий, и потому «мужской вопрос» в её жизни был решен кардинально. «Нет и не надо».

А юноша между тем сидел напротив, трогательно теребя накрахмаленную салфетку под тарелкой. Живой юноша. И нужно было как-то с ним взаимодействовать.

Следовало, наверное, наскоро состряпать какой-нибудь комплимент – Онки взглянула на него – самый обыкновенный, в сущности, восемнадцатилетний парнишка, белокурый, очкастый, несколько розовых прыщиков на лбу, первая щетина на подбородке, нежная ещё, словно кожица киви – что тут можно придумать? Сказать, что он покорил её своей красотой? Глупо. Слишком откровенная лесть выглядит как неуважение к человеку. Нет, не внешностью своей он привлекал Онки. Она не могла объяснить – чем. А неосознанное, естественно, невозможно было выразить словами. Не получалось комплимента. И она ощущала мучительную неловкость от своего косноязычия, от пустоты в голове, от неспособности вести характерную для флирта легкую беседу, от сонливости, которая всегда приходила после выпитого бокала шампанского – сказывались хроническое недосыпание и затаившаяся до поры усталость от любимой, ни на секунду не покидающей мыслей, работы.

– У меня медаль не золотая, а серебряная, – говорил Гарри, пытаясь хоть как-то наладить общение, Онки была за это невыразимо ему благодарна, – я очень переживаю из-за этого, я не идеален…

– Не нужно пытаться быть идеальным, это невозможно, а казаться идеальным со стороны – бессмысленно, – сказала Онки, радуясь тому, что хоть словечко удалось выудить из оцепеневшего сознания, – нужно просто честно делать своё дело, прикладывая максимум усилий.

Она понимала, что придётся проводить юношу, так не пойдёт, приличные леди подобного себе не позволяют – сначала ухаживала весь вечер, а потом запросто откланялась, как будто ничего не было – в своём внимании к этому молодому человеку Онки уже перешла определённую черту, их за столиком видели люди, в том числе и его родители, которые уже уехали, так что оставить теперь парнишку и уйти – означало опозорить его… Онки чувствовала невероятную усталость, ей был симпатичен этот Гарри, его яблочные щёки, смущённая улыбка, но провожать… Ехать неизвестно куда, расшаркиваться с незнакомыми людьми, которые, не дай Всеблагая, начнут засыпать вопросами или приглашать на чай, а потом возвращаться назад… И завтра опять рано вставать, и столько работы, кажется, даже больше чем обычно, квартальная отчётность… Но Онки Сакайо по привычке пересилила себя, как всегда пересиливала в угоду различным непростым обстоятельствам, одной Всемудрой, наверное, известно, сколько раз ей уже приходилось это делать, когда, например, уже слипались веки, а нужно было просмотреть ещё десяток другой документов… Сейчас, очевидно, тоже возникла нужда в своеобразном «последнем рывке».

И неимоверно усталому телу Онки снова пришлось мобилизовать все резервы, чтобы подчиниться её могучей воле.

Возле подъезда она дружески пожала юноше руку.

– Прощайте, благодарю за приятный вечер.

Гарри как будто опечалился. Может, стоило его поцеловать? В затуманенном усталостью воображении Онки пронеслась, словно стайка разноцветных бабочек, чувственная сцена поцелуя…  Вообще она бы не отказалась, конечно… Но в данную минуту… Это вышло бы чересчур поспешно, скомкано, пресно. Ей больше всё-таки хотелось спать.

– Прощайте, – сказала Онки и пошла к машине. – Уже двенадцатый час. Надо подумать и о шоферессе – она ведь тоже устала, такой длинный день…