Королевский куттер - [68]

Дринкуотер старательно поставил под рапортом подпись. Приложив список потерь, он вышел на палубу. Огромные жертвы не сказались отрицательно на духе экипажа. Все «кестрельцы» испытывали облегчение, что остались живы, и ощущали гордость при виде «Драакена», следующего за кормой под командой Хилла, которого ранение в руку, похоже, не слишком беспокоило.

Дринкуотеру не было смысла обижаться на своих людей. Натаниэль знал, что из всех только он да Эпплби терзаются муками совести. Со стороны матросов это было вовсе не жестокосердие, а удивительная способность приспосабливаться к вечно изменчивой природе вещей. Натаниэль поймал себя на том, что завидует этому качеству, когда созвал нижних чинов, чтобы поблагодарить за проявленное в битве мужество. Звучали его слова жутко помпезно, но моряки слушали, затаив дух. Это позабавило бы Элизабет, сказал он себе, уловив на устах моряков довольные усмешки. От этих улыбок и при мысли про жену он почувствовал себя лучше, ведь до поры, пока голландцы не выказывали желания выйти за Тексель, Натаниэль не позволял себе расслабиться даже на миг. Теперь же свинцовое небо странным образом показалось вдруг светлее, а вид раскачивающегося на волнах «Адаманта» радовал глаз.

Капитан завершил речь, и над строем раздалось немногочисленное «ура». Дринкуотер повернулся к накрытым тканью фигурам, распростертым между орудиями. Тел было тринадцать.

Он убивал, произносил высокие слова, теперь ему предстоит хоронить своих мертвых — так требовал бессмысленный, противоречащий сам себе ритуал.

Достав из разорванного кармана замусоленного мундира переплетенный в кожу молитвенник, принадлежавший некогда его тестю, Дринкуотер стал читать: «Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет». А над головой трепетал на ветру красно-белый флаг.

Эскадра Дункана бросила якоря в Норе, дабы принять похвалу Парламента и благодарность нации. Поначалу стратегические последствия победы представлялись министрам вторичными по сравнению с шансом спокойно перевести дух. Вопреки мятежу сила флота Северного моря оказалась не подорвана. Моряки искупили свою вину, а правительство убедилось в правильности своей политики. Лучи виктории согрели все партии, эйфория охватила все умы, все наперебой торопились чествовать победителей. Недавние мечты Дункана получить при выходе в отставку титул пэра Ирландии могли показаться мелкими по сравнению с пожалованием его в бароны и виконты Великобритании; Онслоу стал баронетом, Троллоп и Фэрфакс — рыцарями, все первые лейтенанты линейных кораблей получили чин коммандеров. Навешивались медали, раздавалось именное оружие, а благодарности обеих палат Парламента щедро сыпались на флот. Толку с последних было впрочем, по меткому выражению Тригембо, что с козла молока.

Прежде чем отправиться на доклад к Дункану, Дринкуотер допросил Сантону.

Француз едва мог говорить, рассеченная щека болезненно раздулась вокруг грубых швов, наложенных Эпплби. Во время первого допроса он назвался, говоря по-английски, но Дринкуотер не стал тратить на пленника много времени — ему хватало дел управляться с сильно поврежденным куттером, лишившимся половины экипажа ранеными или убитыми.

Но на утро, когда они пришли в Нор, Сантона, почувствовавший себя несколько лучше, сам попросил о встрече.

— Кто вы? — спросил француз, едва разжимая губы, но при этом иностранный акцент его почти не чувствовался.

— Моя фамилия Дринкуотер, сэр.

Сантона кивнул и пробормотал себе под нос: «Буарло[33]…», словно размышляя о чем-то. Потом продолжил, уже вслух.

— Вы командуете этим судном?

— В настоящее время да.

— А старик… Гриффитс, так?

— Вы его знаете? — от удивления Дринкуотер сбился с холодного официального тона. Сантона попытался было улыбнуться, но быстро осекся, сморщившись.

— Добыча всегда знает имя охотника. Ваш корабль хорошо назван — по-нашему оно звучит «La Crécerelle».

— Почему вы повесили Брауна?

— Он был шпион, и знал слишком много… Этот человек был врагом Франции и Революции.

— А вы тогда кто?

— Я — военнопленный, месье Буарло.

На этот раз Сантона улыбнулся одними глазами. Уязвленный, Натаниэль вскинулся.

— У нас достаточно улик, чтобы вздернуть вас. Ортанс Монтолон в тюрьме.

Веселье француза как рукой сняло. Он выглядел как человек, которого внезапно перетянули плетью. Кровь отлила от его лица.

— Уведите, — бросил Дринкуотер Хиллу, неприязненно глядя на пленника. — А потом приготовьте мою гичку.

— Дринкуотер, рад вас видеть! Честное слово, хорошенькую трепку мы им задали, но и они дрались чертовски недурно, а?

Берроуз, встречавший его у борта, пребывал в превосходном расположении духа, получив свой новый чин. Он обвел рукой корабли эскадры.

— Едва ли найдется сбитый рей, зато корпуса как решето! Черт, с одной стороны я рад, что мы с ними сотворили, хотя с другой стороны… Ни единого приза, который годен к включению в списки флота… Разве что ваш, а?

— Да, сэр, но он и так обошелся нам слишком дорого.

— Это верно, — кивнул разом посерьезневший Берроуз. — Потери у нас ужасные: более тысячи убитых и раненых. Но пойдемте же, адмирал желает переговорить с вами — я уже собирался послать на «Кестрел» мичмана.