Королевский куттер - [43]

— Merde! — выругался Сантона, отпрыгивая назад и снова беря шпагу наизготовку. Робкая попытка контратаки исчерпала остатки сил Дринкуотера. Тут до его ушей донесся свист клинка, рассекающего воздух в серповидном молинелло.[20] Правое плечо обожгло нестерпимой болью, Натаниэль понял, что обречен.

Он действовал опрометчиво, нарушил обещание соблюдать осторожность, данное Элизабет. Неуклюже пытаясь парировать смертельный выпад тесаком, весившим, как казалось, целую тонну, англичанин уловил, что Сантона заколебался. Откуда-то сзади слышался топот бегущих ног, что-то горячее и липкое стекало по ладони. Потом он начал падать все ниже и ниже, тогда как вопли людей и завывание ветра в проулке сливались в его ушах в громогласный гул. Сил пошевелиться не было.

Глава одиннадцатая. Время испытаний Декабрь 1796 — апрель 1797 г

— Держитесь!

— Черт, Гарри!

Дринкуотер закусил губу, когда «Кестрел» врезался в волну, заставившую его корпус содрогнуться.

— Готово! — Эпплби закончил накладывать повязку.

— Порядок?

— В каком смысле?

— Поможет лечение или нет? Рука по-прежнему немая. Смогу я снова фехтовать?

Эпплби пожал плечами.

— Бицепс сильно рассечен и не будет слушаться некоторое время, и только постоянные упражнения предохранят нервы от узелков. Рана заживает хорошо, хотя шрам на память останется.

Он указал на узкую бледную полоску, пересекавшую щеку Натаниэля.

— А еще?

— Ну, боли там или здесь могут беспокоить время от времени, — хирург замялся. — Но смею заявить, что вскоре вы снова окажетесь способны к человекоубийству.

Облегчение Дринкуотера обернулось сорвавшимся с языка проклятием, когда очередное столкновение куттера с волной заставило молодого человека, одна рука которого была всунута в рукав мундира, другая — вытащена, распластаться в крошечной каюте доктора. На выходе он с трудом одел непромокаемый плащ, а Эпплби, опустившись на койку и упершись ногой в косяк двери, потянулся за книгой. Дринкуотер вышел на палубу.

Когда он появился из люка, как раз отбили восемь склянок. В снастях завывал ветер, холодный, резкий северный ветер, гнавший высокие волны — настоящих серых монстров с пенными хребтами, которые белой лавиной обрушивались на подножье вала с грохотом, подобным смерти, и разлетались мириадами брызг.

Воздух был полон пены и чтобы говорить приходилось отворачиваться от ветра. Когда штурман подошел к Джессупу, гигантская волна нависла над куттером. Ее гребень из зеленого с белым мрамора покатился вниз, навстречу вздымающемуся кораблю.

— Эгей, держись! Приготовиться!

Люди похватались за снасти и скобы. Дринкуотер, морщась от боли в раненой руке, лихорадочно задраил крышку люка, и в этот миг свист ветра сменился на рев воды.

«Кестрел» вздрогнул от страшного удара, и через мгновение вокруг закипело море. Моряки оказались по пояс в воде, волна опрокидывала их, норовя сорвать с мест, словно осенние листья с веток. Мимо Дринкуотера проскользил на спине матрос и с хрустом ребер врезался в станок орудия номер десять. Когда куттер приподнялся на следующей волне, с него потоками стекала вода, а надежный корпус трещал и скрипел от напряжения. Команда хлопотала у оборванных снастей и дополнительно крепила гичку. Стряхивая с волос воду, Дринкуотер с досадой осознал, что намочил повязку и теперь рана четыре часа будет в сырости и холоде. А боль в руке казалась нестерпимой.

Зимняя погода вполне отражала то, что творилось в душе у Натаниэля. Встреча с капитаном Сантона оставила крепнущее убеждение, что судьбы их неразрывно переплетены. Ноющая рана добавляла личностный мотив к гнездящемуся где-то в глубине ощущению. То, что после Бобиньи казалось скорее плодом воображения, после схватки в Ширнессе стало обретать черты реальности.

«Мне не избавиться, — писал он в своем дневнике, — от разрастающегося предчувствия, иррационального и не поддающегося доводам рассудка, но находящего отклик в каких-то природных инстинктах, оказывающих, полагаю, довлеющее влияние».

Он отложил гусиное перо в сторону. Никто кроме него не знал, что противником его был не Болтон, поскольку когда бедолагу нашли во дворе гостиницы, он прятался в сене и пытался отмахиваться ножом. Сержант сделал отсюда собственные умозаключения. Лишившегося сознания Дринкуотера перенесли на борт «Кестрела», и он не в силах был помешать патрулю до полусмерти избить дезертира, и лишь затем посадить его за решетку. Сантона в суматохе скрылся.

Дринкуотер вздохнул. На следующее утро бедолага Болтон был обнаружен в своей камере повесившимся, и Натаниэль сожалел, что не успел избавить парня от ложного обвинения. Но ко времени, когда он оправился, «Кестрел» уже вышел в море, да и так прошло немало дней, пока бредовые галлюцинации окончательно отделились от воспоминаний о реальных событиях.

Молодой офицер оставил при себе информацию о встрече с Сантона, в нем все крепло убеждение, что пути их еще пересекутся. Присутствие француза в Ширнессе представлялось частью некоего дьявольского умысла, казавшегося еще более зловещим сквозь призму давнего кошмара, не дававшего ему спокойно спать весь период выздоровления. Во сне он тонул и видел над собой одетую в белое женщину с жуткой головой медузы-горгоны на неподвижных плечах. Лицо призрака имело черты охваченной злобной радостью Ортанс Монтолон, длинные каштановые волосы тянулись и оплетали Натаниэля, а в ушах у него звучали проклятия Эдюара Сантона. Теперь, когда он просыпался в ужасе, не слышалось успокаивающего звяканья помп «Циклопа», помогающего изгнать дурацкие фантазии. Напротив, сейчас сон оставлял ощущение дурного предчувствия.