Королевский куттер - [2]

Дринкуотер вошел в каюту и прикрыл дверь. Здесь было негде развернуться. На сосновой переборке висела маленькая книжная полка. Под ней располагался складной столик, крышка его предусмотрительно откидывалась, как у ящичка для ночного горшка. Подставка для графина и стакана — хотя ни того ни другого не было, и три колышка для одежды за дверью дополняли меблировку каюты. Лейтенант поднялся на палубу.

Стало уже светло, и можно стало разглядеть низкую линию побережья Кента. Натаниэль направился на бак к Джессупу и спросил, скоро ли вернется шлюпка.

— А, сэр, она уже приходила и опять ушла. Я отослал ее в Тилбери за вашими вещами.

Дринкуотер поблагодарил его, не обращая внимания на заинтересованные взгляды матросов. Он откашлялся и сказал:

— Не окажете ли любезность показать мне корабль?

Джессуп кивнул и повел его на нос. Мощный бушприт проходил сквозь металлическую вилку на форштевне и упирался в массивные тимберсы, поддерживающие брашпиль. Далее шел трап на бак, представлявший собой обширное темное пространство, простиравшееся до мачты и загроможденное поручнями, кофель-планками, блоками и бухтами троса.

— Сколько у нас людей, мистер Джессуп?

— Полный штат сорок восемь, в наличии сорок два… Вот тут люк, сэр… это платформа, не совсем межпалубное пространство… используется как место для коек, парусная и как трюм одновременно.

Проходя по пути назад мимо закрепленной на палубе гички, Джессуп провел по ее планширу ладонью. Дринкуотер обратил внимание, что древесина выглядела изношенной и старой.

— Шлюпкам находится много работы, не так ли?

— Так, сэр, — с коротким смешком отозвался Джессуп. — Что верно, то верно.

За люком располагалась труба камбуза, световой люк каюты, трап и медный нактоуз. Над ютом господствовал большой румпель: один его конец входил в рулевой шток, другой был увенчан резной головой птицы из семейства соколиных, давшей название куттеру[1].

Джессуп по-хозяйски погладил гордо изогнутый клюв и кивком показал на небольшой запертый люк, расположенный на юте и окруженный решетками.

— Ведет в крюйт-камеру, сэр, — боцман повернулся и указал на пушки. — Двенадцать орудий, сэр. Десять трехфунтовок и две длинноствольные бронзовые четырехфунтовки на носу. Вес бортового залпа — девятнадцать фунтов. Семьдесят два фута по главной палубе, около ста двадцати пяти тонн водоизмещения… — он продолжал, все еще несколько подозрительно вглядываясь в новичка.

— Вам приходилось раньше служить на куттерах, сэр?

Дринкуотер посмотрел на него. Нет смысла выкладывать все, подумал он. Джессуп все скоро узнает. Натаниэль вспомнил про яхту-бакенщик «Аргус». Настал его черед изображать таинственность.

— Ну еще бы, мистер Джессуп. Я много послужил на куттерах. В ином случае разве оказался бы я здесь?

Джессуп фыркнул. Последние слова словно всколыхнули нечто, некое секретное знание, недоступное Дринкуотеру. Пока.

— А вот и шлюпка с вашим багажом, сэр, — Джессуп перегнулся через борт, окликая лодку. Как бы ставя печать в деле своего превосходства над новичком, боцман смачно плюнул в искрящуюся воду Темзы.

Незадолго до полудня следующего дня на борт прибыл капитан. Лейтенант Гриффитс снял шляпу, окинул корабль испытующим взором и понюхал ветер. На приветствие Дринкуотера он ответил кивком. Лейтенант был высоким и сутуловатым, его хмурое лицо увенчивалось на голове гривой седых волос, придававшей этому шестидесятилетнему мужчине облик патриарха. Читалось в этом молчаливом валлийце нечто неизбывно древнее, роднящее его с кельтами, кимрами, даже сказочным народом фэйри. Уроженец Кэрнарвона, он ходил помощником на ливерпульском работорговце пока его не завербовали во флот. Благодаря своим способностям он сделал карьеру на флоте, и притом сумел избежать того презрения, которым награждают матросы выдвиженцев из своей среды. Патент ему вручал Хау, заявив, что ни один человек не заслуживает повышения в большей степени, чем Мэдок Гриффитс, являющийся, по образному выражению лорда, «украшением своей профессии». «Черный Дик» был совершенно прав. Впоследствии Дринкуотер убедился, что нет раздела службы куттера, которую Гриффитс не знал бы в совершенстве. Первое, поверхностное впечатление о нем как о пережившем свой век реликте рассеялось без следа почти сразу же. К прибытию Дринкуотера на борт капитан отнесся настороженно. Пока Гриффитс изучал бумаги лейтенанта, повисла томительная пауза. Потом он поднял голову и стал пристально рассматривать стоящего перед ним человека.

Дринкуотеру оставалась неделя до двадцать девятого дня рождения. Он был среднего роста, худощав. Обветренное лицо говорило о годах морской службы. Серые глаза светились умом и вниманием, говоря о способности к концентрации и действию. Те же качества подчеркивали сетка морщинок вокруг век и белесый шрам под левым глазом. Зато не по годам глубокие складки, сбегающие от прямого носа к четко очерченным линиям рта, содержали явный намек на скрытую страстность натуры.

«Слабость ли это?» — размышлял Гриффитс, глядя на высокий лоб и копну каштановых волос, собранных в перехваченную лентой косицу. Парню присуща некоторая чувствительность, но не чувственность — лицо у него слишком открытое. Затем он ухватил нечто: в сжатых уголках губ проскользнула страстность — страстность, порожденная разочарованием или крушением иллюзий, глубоко спрятанная в глазах, но не укрывшаяся от валлийца. В стоявшем перед ним человеке таилась некая сила, сдерживаемая энергия, что по здравом размышлении Гриффитс счел за достоинство. «Это малый, надо полагать, отчаянный боец», — отметил он про себя и удовлетворенно вздохнул.