Королевский краб - [58]

— Хлопцы! — воскликнул Костя. — Тюлень в сети́ или добрая рыбина!

Но в сетях оказался не тюлень, а громадный палтус килограммов на семьдесят. Это была редкая добыча. Вообще в крабовые сети довольно часто попадают крупная камбала, бычки. Особенно охотские бычки, по полпуда весом, но их на флотилии презирали. А вот палтус…

— Осторожно, ребята, — волновался старшина, которого охватил азарт, — не упустить бы. Мы его кандеям сдадим и вечером славно попируем.

Дюжий Вася ухитрился подцепить рыбину багром и один вытащил ее на бот. Затем палтуса впятером перетащили на нос, привязали веревкой и для верности еще навалили на его черную спину килограммов сто цементных грузил. Василий Иванович со знанием дела стал рассказывать, какая вкуснятина — вяленый палтус, но неплох он и жареный! Лишь Василий Иванович да Карпович видывали раньше такую крупную рыбу, для остальных это было впервые.

— Это же кабанчик, — ахал белорус Костя.

— Телок, — поддакивал ему Олег Смирнов из Ставрополя. — Неужели крупнее бывают?

— Бывают, — вдруг сказал Вася, — я и крупнее ловил на удочку у берегов Канады. Раза три попадались, а вот наш стармех их ловил когда хотел. Он на ночь ставил две удочки из миллиметровой жилки, и утром у него на крючках висели два палтуса.

— А на что он ловил? — спросил Костя, заядлый рыбак. — На крабовое мясо?

— Нет, — усмехнулся Вася, — на бутылку.

— На бутылку?

— Я тоже не верил. Я надоел стармеху, все скажи да скажи, на что ловишь? И он открыл мне свой секрет. Иду как-то вечером по палубе, стармех навстречу. «Стой, — говорит, — Василь! Ежели две «столичной» у тебя в загашнике есть, узнаешь мой секрет, порыбачим ночью и по палтусу, точно, с кормы вытащим». Я, конечно, бегом в каюту, там в чемодане заветные были. Для дня рождения хранил. Беру и на палубу. Стармех удочки приготовил, и идем мы на корму. Он разматывает удочки и аккуратно привязывает к каждой по бутылке. У меня — глаза на лоб! Он оглядывается, чтобы никто не увидел, на что ловим мы, говорит: «Спокойно, Василь, завтра раненько утром мы снимем с крючков своих законных палтусов».

— И, — нетерпеливо спросил Смирнов, — поймали?

— Знаю эту байку, — вдруг рассмеялся моторист. — Треп идет, что где-то в Беринговом море так ловят знакомые ребята-краболовы. Стоят на якоре, а ежели неподалеку рыбаки американские, канадские, смело лови на бутылку, только чтобы помполит не видел. Морской обмен — ченч называется. Их водолазы корабельные на крючки палтусов добрых цепляют, а русскую водку себе. И нам хорошо, и им. А главное, нарушения международных законов нет!

Вся команда «семерки» залилась смехом.

— Вот байка так байка! — чуть не рыдал от восторга оранжевый Серега на своей корме. — Знаменито траванул, Вася, по-моряцки!

Не смеялся только старшина. Он неожиданно почувствовал некую перемену вокруг. Точнее, не он почувствовал, а его когда-то сломанная нога. Она вдруг заныла, хотелось ее сильно-сильно вытянуть и даже стукнуть. Старшина понял, что происходит резкая смена атмосферного давления. Он глянул на часы. Было немногим больше двенадцати, потом глянул на море, на небо. Море ласково искрилось, дробя солнечные лучи. Оно было прежним и спокойным, а окраска неба чуть-чуть изменилась. Вместо глубокой синевы в нем появилась едва уловимая белизна.

— Серега, — с легкой тревогой в голосе крикнул старшина на корму, — через десять минут выходи на связь с базой!

Потом он немного подумал, и подумал он о совершенно постороннем — о Владивостоке, о доме. Ему вдруг необычайно сильно захотелось быть там, а не здесь и взъерошить волосы на голове Федьки, а потом лечь на диван и крепко уснуть.

Он помотал головой, отгоняя наваждение, и положил руку на плечо Василия Ивановича.

— Ты того… чтобы двигун был, как всегда, в порядке.

Этого можно было бы и не говорить мотористу «семерки». Василий Иванович был из тех, на кого можно положиться. Он со старшиной промышлял краба не первую путину и попадал, бывало, в такие переплеты, что… и не было еще случаев за много лет, чтобы на воде у Василия Ивановича заглох мотор, чтобы в море кончилось горючее. У других и кончалось горючее, и глохли моторы, и мотористы не всегда были виноваты. Просто так получалось, потому что двигатели на ботах не особые, а обычные, серийные. И баки с горючим имеют ограниченный объем.

Через десять минут, ровно в 12 часов 30 минут Серега вышел на связь с базой, но база молчала. Серега слышал лишь треск и шипение так, словно рядом около уха зажгли костер.

— Женя, база молчит, — сказал Серега старшине.

— Так, — сказал старшина, — ничего, выйдет на связь через полчаса, но ты, друже, прилипни к рации и не отходи, пока я не велю.

Скрипела лебедка, тарахтел мотор, мелькали руки, росла гора крабов на носу, и заполнялся трюм. Экипаж «семерки» продолжал работать, как обычно, до седьмого пота. Олег Смирнов работал и руками, и языком. Он доказывал старшине, который размышлял, надевать всем спасательные жилеты сейчас или потом, что на крабовой путине труднее всего, что на рыбе легче, на промысле китов легче.

— Возможно, возможно, — бормотал Карпович.

— Да не возможно, Женя, а точно, — горячился Олег. — Я лично второй раз на краба не пойду. Я домой так и написал: «Наконец узнал, где зимуют раки». Ну, узнал, и хватит. Я не такой железный, как ты, Женя. У тебя это семнадцатая путина. Ужас! Ты жизни не видел!