Королевский краб - [47]

Понемногу стало сереть, приближался долгожданный рассвет. Маслянистая, темная вода за бортом траулера стала приобретать свои очертания — горбящаяся от легкой зыби, желеобразная, словно живая масса, от горизонта до горизонта — бескрайняя, грозная даже в своем покое. По ней между плавзаводом и траулером пролегла темная извилистая дорога. Она шевелилась, как гигантская змея. Евгений Михайлович пригляделся и понял, что это несет течением с моря на берег сотни и сотни наплавов, которые оторвались от сетей. Потом он услышал голос. Кричали с кормы, и голос был знакомым. Матрос второго класса, или иначе — дневальный, он же повар и уборщик траулера, молодой смешливый парень, цыган по национальности, спрашивал у штурмана на мостике, сколько метров под килем. Штурман отвечал, что семьдесят, а матрос со словами: «Ловись рыбка большая и маленькая» — стал разматывать толстую, миллиметровую леску. Штурман с мостика спросил:

— Так у тебя нет крабца, на что ловить будешь?

— На мороженую говядину, Ваня, — объяснил цыган, заядлый рыболов. — Палтуса поймать хотца.

Евгений Михайлович улыбнулся. Забавный этот цыган, энтузиаст, одним словом! По пути сюда, в Берингово море, а точнее — в южную его часть, разведывательный траулер раз пять или шесть швартовался к рыбацким плавбазам и передавал пухлые мешки с почтой. И на каждой стоянке цыган настойчиво рыбачил, снабжал товарищей свежей рыбой. «Я ведь и в море подался работать, чтобы всласть ловить на уду, — объяснил он как-то Евгению Михайловичу, тараща на него свои изумительно черные глаза. — Мне меду не надо, а дай порыбачить. Занятное дело!»

«Вот еще одна причина того, почему люди идут работать в море, — подумал тогда Евгений Михайлович. — Ничтожная как будто, смешная, но все-таки причина».

В крабофлоте, как, впрочем, и во многих других организациях Дальнего Востока, Камчатки и Магадана, самой острой проблемой всегда была и пока остается проблема кадров. И Евгений Михайлович не один раз задумывался над ней. Цепкий аналитический ум давно подсказал ему, что ориентир нужно держать на молодежь, которая быстрее приспосабливается и идет в море, как правило, по причинам, на первый взгляд мелким и даже вздорным. Пусть так. Главное, по линии оргнабора приезжают молодые, здоровые люди и работают на совесть. Их не пугают трудности, скорее привлекают. Есть возможность испытать себя, свои силы. Видят парни прелесть и в рыбацком счастье, которое так переменчиво. Азарт их манит. На путине можно заработать много, а можно и почти ничего. Это как повезет.

«Да, — мысленно сказал себе Евгений Михайлович, — это как повезет. Вот флотилиям здесь, в Беринговом, везет. Они возьмут план и перевыполнят его, а вот в Охотском море…»

Он чуть прикрыл глаза и представил себе ту часть земного шара, где раскинулись его владения: Японское, Охотское, Берингово моря, и ту акваторию Тихого океана, которая с запада ограничена Камчаткой, Курилами, а с востока — северным американским материком.

Миллионы квадратных километров водных просторов! Их бороздили и бороздят в поисках добычи суда крабофлота. Но главные районы лова — это, конечно, Охотское и Берингово моря.

Там, в отведенных зонах, согласно международному договору, находятся советские и японские краболовные флотилии. В Берингово море в этом году крабофлот тоже направил свои флотилии, хотя морские добытчики не без оснований считают, что там крабов становится все меньше и меньше. Собираются махнуть на него рукой — неперспективный район, нечего, мол, там делать!

Неперспективный… может быть, а здесь план выполнят! В Охотском же море план ограничен квотой. Квота для каждой флотилии, будь то наша или японская, установлена в разумных пределах, чтобы общий вылов не превышал определенных размеров и не подрывались запасы крабов. Квота в принципе невелика. Советские плавзаводы по добыче и переработке крабов, построенные в Ленинграде на Адмиралтейском судостроительном, способны на большее. Способны, однако в этом году не все из них возьмут даже ограниченный квотой план.

«В чем же тут дело? — думал Евгений Михайлович, который стал мерзнуть, но с палубы не уходил. — В чем дело? Капитан-директора в один голос ссылаются на слишком неспокойное в нынешнем году Охотское. Шторм за штормом… Замучились там, это верно. Верно и то, что флотилии, ушедшие на путину в море, укомплектованы лучшими кадрами. Кадры… опять кадры. Это от нас зависит, а вот погода…»

Он думал, думал, а боль между тем проходила и наконец совсем исчезла. Анальгин помог, но он не знал, надолго ли. «До рассвета продержусь», — мысленно сказал Евгений Михайлович и пошел на корму траулера, где неутомимый рыбак-цыган стоял в ожидании клева, намотав лесу на указательный палец.

— Берет? — спросил начальник крабофлота.

— И-их! — как-то дико и сердито взвизгнул рыболов. — Крабы говядинку объедают, а рыбе не дают подойти.

— Ну, тогда ты поймай краба и лови на него. Это ведь самая лучшая насадка!

Цыган засопел, потом с неподдельной горечью сообщил, что крабы — не такая уж глупая тварь, крючок с говядиной берег одной клешней, а другой кусочки отщипывает и так кормится. Леса дрожит на пальце, а подсекать и тащить разбойника бесполезно, поднимешь его чуть от дна, он клешню разжимает. Вот если бы он крючок с мясом в рот взял, тогда есть надежда, можно его подцепить…