Королевский краб - [34]

— Почему не возникай? Вон спроси у приемщика, мы идем первыми, и всем стало завидно, да? Поэтому «азик» на балыки, да?

После этих слов Валерий подбежал к борту и, перегнувшись через леера, стал ободрять своих:

— Ребята, не дрейфь и не цепляйтесь, сейчас пахан на мостике наведет шорох!

К его удивлению, команда «азика» промолчала, умело и быстро закрепила крючья за скобы на носу и корме. Затем по знаку помощника Сабировича мастер Жеребцов включил электромоторы. Заскрипели, натянулись толщиной в руку троса и потащили наверх тяжелый мотобот вместе с его командой.

А еще через десять минут мы узнали, что команда «азика» оштрафована и что Сабировичу грозят крупные неприятности за лов крабов в запретной зоне и за уничтожение мальков и самок. Я тогда вспомнил ночной разговор Сабировича с Евгением. Да, действительно, сколько веревочке не виться, а конец всегда один…

После «азика» подняли еще два мотобота. Их разгрузили и тоже не пустили в море, повесили на мотобалки. Капитан-директор не хотел рисковать, хотя ответа из Владивостока еще не было. А когда пришел ответ, по радио был отдан приказ: всем мотоботам немедленно возвращаться на базу и быть готовыми к шторму!

Об этом я услышал на мостике, куда поднялся, чтобы узнать, когда подойдет следующий мотобот.

На мостике было многолюдно. На одном его конце стоял капитан с биноклем и разглядывал какое-то яркое пятно, вокруг которого с пронзительными криками кружили сотни чаек. Иногда он оборачивался и, не отнимая бинокля от глаз, говорил что-то резкое старшине «азика». Лицо у Сабировича было свекольного цвета, и стоял он по-солдатски, руки по швам, с неестественно выгнутыми назад ладонями.

В другом конце мостика непрерывно кричал в микрофон завлов Валерий Иванович:

— «Семерка», «семерка», вы слышите? Выходите на связь. Прием!

В это время прибежал запыхавшийся радист и протянул Илье Ефремовичу вторую радиограмму из Владивостока. Завлов не утерпел, повесил микрофон и подошел к капитану, через его плечо глянул на текст и побледнел.

Илья Ефремович несколько раз перечитал радиограмму, потом резко обернулся и почти закричал на завлова:

— Немедленно наладьте связь с Карповичем! Если вы это не сделаете в ближайшие десять минут, я вас…

Валерий Иванович начал оправдываться, но его перебил капитан:

— Вызывайте радиотехников. Поле «семерки» самое дальнее. Ее нужно предупредить в первую очередь. Пусть радиотехники выяснят, почему с Карповичем нет связи.

Первый раз я видел нашего капитана таким рассвирепевшим. До этого я думал, что он вообще не способен повышать голос, а тут… впрочем, его можно было понять. Я хотел потихоньку уйти, но Илья Ефремович уже заметил меня и подозвал:

— Сколько приняли, Сергеевич?

Я вытащил из кармана «Роман века», открыл нужную страницу, сказал:

— Двадцать пять тонн у колхозников, и почти столько же сдали наши.

— Ну и хорошо, — как-то неопределенно пробормотал капитан и начал шарить по карманам. — Я тут кое-что вам припас. Еще вчера это случайно нашел в своих бумагах, а отдать забываю. Посмотрите, может, пригодится?

Илья Ефремович протянул мне какой-то потрепанный пожелтевший журнал, точнее, его середину. Первых и последних страниц в нем не было, текст начинался так:

«…отваливают от черных бортов и уходят в нахмурившуюся просоленную даль кавасаки, оплетают в темной глубине закраины торных крабовых путей расправленной ячеистой делью. Высоко ворочаются над палубами хваткие стрелы, и первые стропы добычи ложатся рядами на застекленные люки. Рычат, вскипая, палубные котлы, нарастает дробный такт ножей рубильщиков и потряхиваемых банок в заводских твиндеках, и вихревой бег передаточных ремней оживляет четко шевелящиеся закаточные станки; приземистые вместительные автоклавы с жарким добродушием раскрывают свои глубокие пасти.

Здесь сети. Их распаковывают, раскладывают, связывают по верхним и нижним подборам. К верхней подборе прицепливаются оплетенные стеклянные шарики — наплава, на нижней уже в море будут висеть цементные грузила. По десяти штук сети поверх поплавов в скатку укладываются в особые ящики. Десять таких ящиков — порядок. Вы видите над спардеком, наверху у трубы, и над полуютом на корме многоэтажные сооружения из брусьев. Это сушилки для побывавших в море сетей.

Люди в высоких резиновых сапогах и макинтошах в капюшоном курят и смеются. Их восемь человек. Синдо-рулевой у румпеля и компаса со свистком на груди — ветер слова относит, чумазый, моторист в своем люке и шесть ловцов.

Волна наддает, кавасаки дыбится и в пенистых брызгах, разрезая покатывающиеся гребни, под стук мотора все дальше и дальше уходит в нахмуренную даль… Пароход скрылся из глаз, и кругом ничего, кроме низко нахлобученных туч и бесконечной вереницы встающих гребней.

Синдо свистит. Стоп! Бросает лот. Течение, глубина — такая-то, грунт — песок, румб — такой-то. Опять вперед — вполветра. За борт летит бамбучина с флажками и прицепленный к ней арбузообразный стеклянный шар в оплетке — большой наплав. Начало порядка. Сообразно глубине с запасом обмериваются концы к стенке и якорю, которые также выкидываются за борт.