Королевский краб - [30]

— А как же ты ловил рыбу ивовым бреднем? — хмуро спросил, высунувшись из своей будочки, Василий Иванович, моторист «семерки».

— У медведя научился, — под общий смех отвечал помощник старшины. — Ну, что вы смеетесь! Это правда, так мне приснилось! Наше племя голодало, костер в пещере потух, потому что мой младший брат заснул и не накормил огонь сухими ветками. Его за это наказали, выгнали из пещеры. Мне стало жалко брата, и я пошел вместе с ним берегом реки. Мы ели по пути разную дрянь… фу-ты! Червей, улиток…

Серега замолчал, морщась и сплевывая слюну за борт. Видно было, что то, что он ел даже во сне, было очень невкусным.

— Трави дальше, — ободрил его Самсоныч. — Так что дальше было?

— Только не смейтесь!

— Не будем, — дружно обещали мы.

— А потом я увидел, как рыбачит медведь. Зашел он в речку, глазами зыркает и выкидывает на берег здоровых рыбин! Я тогда и подумал, а чем я хуже медведя? Медведь ушел, я залез в воду рыбачить, но у меня ничего не получалось. Рукам холодно и когтей медвежьих у меня нет. Тогда я и подумал, а что, если удлинить руки, сплести из прутьев бредешок…

Экипаж «семерки» не выдержал своего слова. Все схватились за животы, буквально легли от смеха на палубу мотобота и этим окончательно сбили парня с панталыку. Он насупился и замолчал, не поддавался никаким нашим уговорам. Когда мы были на палубе плавзавода и возвращались в своя каюты, Серега вдруг сказал мне и Самсонычу:

— Можно проверить, правду я видел или нет.

— Как проверить? — недоуменно спросил я.

— Видели на берегу скалу?

— Да, видел.

— Так вот под ней должна быть маленькая пещера, раза в два больше нашей каюты. И там есть наскальный рисунок: охотник с копьем догоняет оленя.

Самое удивительное во всей этой истории было то, что Самсоныч во время экспедиции за наплавами разыскал пещеру и нашел в ней рисунок — охотника с копьем, догоняющего оленя.

«Неужели у нас существует глубинная, наследственная память?» — думал я и невидящими глазами глядел на Охотское море и не заметил, как оно из сине-зеленого стало багровым, как усилился ветер, как заволокла тучами небо, как появился туман, как тревожно загудел «Никитин».

Где вы, мотоботы? Скорее спешите на спасительные «балыки»!

21

Я стоял на своем рабочем месте и видел, как постепенно освобождается палуба от крабов. Стропа переносил Костя, который вместо Димки сидел в кабине крана, аккуратно ставил их около конвейера. У конвейера было многолюдно. Борис Петрович прислал сюда всех свободных от работы распутчиков сетей и работников бухгалтерии. Были там и бездельники: Франт с двумя девушками из ликвидного цеха, кладовщик по прозвищу Амфибрахий, библиотекарша, хирург и незнакомые мне люди из прачечной, пошивочной и обувной мастерских. Большинство из них выбирали крабов покрупнее, отрывали им лапы и, небрежно связав их веревкой, несли варить. Другие были гурманами. Они не интересовались обычным крабовым мясом. Для хирурга, например, деликатесом были абдомины. Франт с девушками из ликвидного искали только самок с икрой, отрывали от них ястыки и складывали в полиэтиленовый мешочек. На их счастье, самки то и дело попадались в стропах, которые я принял от колхозников. Не везло только кладовщику. Он высматривал совсем редкий деликатес — крупные, в кулак, ракушки, с радостью кидался за каждой ракушкой, потом бережно клал ее в цинковое ведро. Знал я: пока не наберет полное ведро, он не уйдет.

Амфибрахий был во многом довольно странным человеком, даже по внешнему виду. Толстый, с короткой шеей и какими-то маленькими красноватыми глазами, он всегда напоминал мне вставшего на задние ноги борова. Малообразованный, по его же словам, он закончил всего «полтора коридора», ленивый кладовщик обладал в то же время удивительной практической смекалкой и жадностью к деньгам. Деньги для него были светом в окне, он их хотел целую кучу, а для каких мелей, неизвестно. Просто иметь, и все! Амфибрахий за свою жизнь не овладел по-настоящему ни одной профессией и в то же время умел все, хватался за любое дело, если оно обещало хороший заработок, и тут часто проявлял изобретательность. Я был свидетелем такого случая. В начале путины кладовщик взялся в свободное время нарезать концы и привязывать их к наплавам. Эта работа нехитрая, монотонная и плохо оплачиваемая. Кажется, за тысячу привязанных концов платили около двух рублей. Как выражаются краболовы, «на кончиках сидела» в основном бич-бригада, о которой я уже рассказывал. Вот сидит бич на палубе, перед ним куча наплавов или цементных грузил — какая тут разница! — катушка шнура, а в руках месарь, иначе — нож любого вида. Он вначале отрезает кончик определенного размера и привязывает его к наплаву или к грузилу, складывает готовое за спину. Сделал норму — гуляй смело!

Амфибрахий «сидел на кончиках» несколько дней, потом все бросил, глубоко задумался и объявил Жеребчику:

— Я не буду работать, пока не узнаю, сколько платят за резку, а сколько за привязку.

Мастер на это отвечал:

— Этого я не знаю. Платят за все хором.

— Тогда узнай.

— Не дури, Князев, платят за все хором. Ясно тебе?

— Нет! И работать я не буду, пока не узнаю, сколько за что платят.