Королевский краб - [14]

13

Как уже показала практика, лучше всего краб идет в отведенной нам зоне. «Идет трубой», как выражаются на судне.

— В прошлом году тут «Тухач» стоял, так он цельный месяц якорь не вирал и хорошо взял, — говорил Дима, человек крайне самолюбивый, невыдержанный, и с резкой сменой настроения. В общем, крученый он, но отходчивый. Он может вспылить из-за пустяка и тогда сидит в своей будочке на вертящемся стуле, выключив моторы, и поливает обидчика, как может. Мимо идут, спрашивают:

— Ты из-за чего кипеш поднял?

А у него уже сердце отлегло, и он охотно, даже весело отвечает:

— Да понимаешь, дело такое, голова раскалывается.

Для убедительности Дима прочерчивает ладонью свой лоб, как арбуз ножом, и захлебывается — у него речь такая:

— С утра думаю, с кем покусаться, чтобы отлегло. Это верное лекарство!

— Голова раскалывается, с похмелья, наверное.

— Чего нет, того нет. У меня характер такой, ехидный. С детства. Вот помню, в деревне по яблоки к соседу повадился, хотя своих в саду навалом. А сосед поймал меня, и штаны снял, да по голому заду крапивой. Знаешь, у нас крапива — будылки толстые, с бамбучину, и жгу-у-чая!

— А ты что?

— Натурально, обиделся и решил соседу спилить ночью несколько вишен. И спилил. Я такой! Как это… око за око. Когда я злой, мне тогда все трын-трава, лишь бы не болела голова! — весело выкрикнул Дима.

Но на разговоры остается не так уж много времени. Один за другим подходили мотоботы — мы с Федором их, как тут выражаются, обрабатывали. Я принимал краба, а Федя снимал сети, которые затем бригада подноски переправляла на верхние и нижние вешала. Готовые сети, сети распутанные, очищенные, набирались в «битки» и грузили на пришвартованные к плавзаводу траулеры-постановщики. По центру палубы стоял длинный, наклоненный к ленте конвейера стол из железа. На нем орудовали, иначе — подавали крабов на конвейер — длинный, тощий Саня — бывший шахтер из Сучана, и алиментщик Филя. Филя — реалист и рассуждает довольно логично: много и хорошо работаешь — нет денег, ничего не делаешь — тот же эффект.

— Я раб, — иногда говорит Филя с некоторой гордостью — раб своих детей и жен. Что ни заработаю, все им. А от этого бывает так грустно, хоть в море прыгай! Я тут упираюсь, упираюсь, а они на берегу жируют на мои кровные.

Филя не любит своих жен, о детях говорит с нежностью:

— Кабы я точно знал, что все заработанное мною на них идет, другой коленкор. Разве я бежал бы от алиментов? В суде говорил — судья хороший человек! — пусть на каждое дите сберкнижка будет и пусть туда сбегаются мои трудовые, а там сельсовет или кто решит, что дитю купить на них или за садик заплатить. Дети — они, как птахи, невинные!

Бывший шахтер Саня молчалив и трудолюбив и о себе рассказывать не любит или не хочет. Особенность — он довольно часто отмечает день своего рождения. Как созреет кулага — получается у него день рождения и тогда Саня легко впадает в ярость из-за малейшего пустяка. Последние дни Саня молотил «я тебе дам!». По 17—18 часов в сутки, перегружая вручную до 50 тонн краба, а это значит — выполнял по две-три нормы. И тут к вчерашнему дню созрела кулага. Саня, конечно, устроил день рождения, но пришлось ему и работать, потому что краба было много. У кулаги же слабые, если можно так сказать, выветривающиеся свойства. А тут еще Саня в перерывы не жадничал, спускался в свою каюту в добавлял. И он так «надобавлялся», что к вечеру его шатало и мутило и дикая энергия заклубилась в его душе, потребовала выхода. Под руку подвернулся завлов, сделавший Сане пустяковое замечание. Саня взревел, отругал завлова и швырнул в него что подвернулось под руку — деревянную бирку, которой я метил строп. А затем он пришел к Борису Петровичу, долго добивался, кто у него начальник. Борис Петрович или «этот сосунок завлов»? Увещевания Бориса Петровича не помогли. Саня объявил, что более не желает работать, и пошел спать.

Вчера по судну разнеслась весть: наши снова в космосе. А тут еще начался футбол, на котором, как я заметил, уже давно помешалась добрая половина человечества. И большинство разговоров на палубе было на космическую и футбольную темы. Футбольные разговоры были банальны, одинаковые и на Чукотке и на Северном Кавказе… А вот про космос рассуждают на свой лад.

— А чего не на Луну подались? — спрашивает грузчик Костя.

— На Луне делать нечего, американец там был. Он, американец, тоже сильный! — отвечал бортовик Андреич и продолжал далее: — Им пускай Луна, а нам — Аляску Богатая земля Аляска! И нефть там и золото…

Костя со вздохом сообщил, что русские вообще добрые: Аляску Америке отдали.

— Так Аляску царь, дурак был, поддудорил, — горячо возразил Андреич. — Мы тут ни при чем.

Тут подошел главный бухгалтер судна, представительный старик с черной повязкой через левый глаз, и сообщил, что он слышал, как на Анадыре или в Магадане кто-то нашел кусок золота кило шестьсот весом.

— Повезло человеку, — сказал бухгалтер. — По четыре рубля грамм. — Он тут же вытащил листок бумаги и шариковую, произвел вычисления.

— М-да, и на путину ему не надо. Нашел — получил…

Единственный глаз бухгалтера сверкал не только воодушевлением, но было в блеске что-то иное, поразительно знакомое. Я постарался это вспомнить и вспомнил лишь после того, как бухгалтер подошел поближе и, жарко дыша знакомым мне запахом, стал рассказывать про свою «боевую» молодость.