Королевский гамбит - [4]

— Боюсь, нам придется помочь отсутствующему белому епископу. Отправляйся к распорядителю игры и передай ему, чтобы он позвал на поле жонглеров и музыкантов. Пусть они дадут небольшое, на несколько минут, представление… лучше с огнем или с чем-нибудь столь же увлекательным. Как только епископ будет готов, партия без промедления возобновится. Если Паоло и Давид вернутся раньше, скажи им, чтобы они остались с другими учениками.

— Вы можете положиться на меня, — ответил мальчик. Его пронзительный голос стал от важности глухим, он надул свою узкую грудь и выпрямился во весь рост. Быстро поклонившись, он рысью пустился к ложе, где сидел распорядитель игры.

Отдав распоряжение, Леонардо обратился ко мне:

— Я хочу знать все, только ничего пока не говори. Расскажешь, когда зрители не смогут подслушать нас. Теперь же веди меня к графу.

Я быстро зашагал в сторону сада, но учитель тут же опустил сильную руку на мое худое плечо.

— Нам не следует привлекать к себе внимание, Дино, верно?

Я утвердительно кивнул головой и, умерив шаг, стал пробираться через толпу. Учитель неторопливо шел следом за мной. Несколько человек, знавших, чем он занимался предыдущую ночь, окликнули его, и он, улыбнувшись, успокоил их. Однако, когда мы подошли к саду, доброжелательное выражение на его лице сменилось угрюмой решимостью.

— Ладно, мальчик, скажи, где граф и что тебе известно о его судьбе.

— О-он там, — ответил я, указывая на ворота, которые, к моей радости, по-прежнему, как и тогда, когда я уходил, были заперты. — Но мне мало что известно. Когда я нашел его, он уже был мертв — заколот. Вокруг же никого не было. И поскольку я уже ничем не мог помочь ему, то тут же вернулся к вам.

— Ты поступил правильно, — произнес учитель, одобрительно кивнув головой и разглядывая палку, которой я защемил задвижку. — Теперь я должен сам осмотреть графа и принять решение.

Мне потребовалась вся моя решимость, чтобы последовать за Леонардо в тот ужасный сад и закрыть за собой ворота. На какое-то мгновение мне показалось, что все произошедшее со мною является лишь плодом моего разгоряченного воображения, и мелькнула надежда, что в саду мы можем никого не найти. Но, разумеется, надежда оказалась тщетной. Тело в белом епископском одеянии по-прежнему лежало на траве там, где я его оставил.

Леонардо опустился на колени и с видом крестьянина, рассматривающего зарезанного ягненка, перевернул мертвеца на спину. Голова графа свесилась набок, и я вздрогнул при виде его безжизненных, полузакрытых глаз и торчащего между губ кончика языка. Руки его были залиты еще не высохшей кровью: он, очевидно, закрывал ими рану, тщетно пытаясь остановить хлещущий кроваво-красный поток.

Проглотив внезапно прихлынувшую желчь, я представил последние мгновения жизни графа. Он конечно же сначала изумился, а потом почувствовал ужасную боль… и, наконец, страх, так как, должно быть, понял, что рана его смертельна. «А что же, — спросил я себя, — его убийца: стоял подле и бесстрастно наблюдал за тем, как он умирает, или же, сделав свое дело, сразу сбежал?»

Мною овладела жалость к убитому, и я осмелился взглянуть на него. Стройного телосложения, с бледной кожей и подстриженными по последней моде черными, как вороново крыло, волосами, он выделялся из толпы придворных. При жизни это был молодой и относительно красивый мужчина — уж точно миловидней своего старшего двоюродного братца; впрочем, смерть уже исказила его черты, наложив на них безжалостный отпечаток.

Видимо, не тронутый этим зрелищем, учитель ощупал горло и запястье, затем покачал головой.

— Ему, как ты и сказал, помочь было уже нельзя, — заметил он.

Перевернув мертвеца обратно, Леонардо присовокупил:

— Однако тело еще не сковано и лишь чуть холоднее живой плоти. Смотри, — тут он надавил указательным пальцем на его икру, — на теле не остается вмятин. Кроме того, нам известно, что граф, когда был объявлен перерыв, был еще в добром здравии, и поэтому мы можем смело утверждать, что с момента его гибели прошло не более часа. Что же касается причины смерти, ответ очевиден, согласен?

Я вновь сглотнул слюну и кивнул головой. Вскоре после поступления в мастерскую учителя другие подмастерья шепотом поведали мне, что синьор Леонардо изучал анатомию, исследуя… человеческие останки, а также трупы животных. Он даже вскрывал мертвецов — лишь для того, чтобы познакомиться со строением их внутренних органов. Теперь учитель с таким бесстрастием разглядывал лежащий перед ним труп, что все эти россказни стали казаться мне сущей правдой.

— Если мы хотим узнать, кто это сделал, — все тем же спокойным тоном продолжал он, — было бы полезно выяснить, чей нож торчит в графе Ферраре. На ручке, видно, имеется гравировка, возможно, и на лезвии тоже. Быть может, его изучение позволит нам установить если уж не хозяина его, то хотя бы происхождение.

Я уж было приготовился наблюдать, как Леонардо вытащит орудие убийства из тела несчастного, но, к моему облегчению, учитель его не тронул. Он изящно встал — удивительно, но на коленях чулки его были совершенно сухими — и повернулся ко мне.