Королевский двор Франции в эпоху Возрождения - [35]

. После возвращения Парижа под власть Карла VII (1435), короли XV в. лишь изредка и в случае особой необходимости (например, чрезвычайные сессии Парижского парламента с участием короля — lis de justice), навещали главный город страны, останавливаясь, не более чем на несколько дней, в принадлежащем герцогам Орлеанским замке Турнель[282]. Это было связано с неоднозначной ролью, сыгранной парижанами во время Столетней войны, и их поддержкой бургундцев, союзников англичан. Двор, таким образом, оказался рассредоточенным по разным местам и резиденциям. Придворные и чиновники не всегда понимали, где именно находится король и его ближайшая свита в тот или иной момент. Так, только к концу жизни стареющий Людовик XI остановился в одном из замков Луары — небольшом позднеготическом Плесси-ле-Тур.

Филипп де Коммин, его главный историограф, пишет: «Король к концу дней своих приказал со всех сторон окружить свой дом в Плесси-ле-Тур большой железной оградой в виде массивной решетки […]. Открывались ворота и спускался мост в Плесси только с восьми утра, после чего в замок входили служители; капитаны охраны расставляли обычный караул у дверей и назначали дозор из лучников у ворот и во дворе — все как в строго охраняемой пограничной крепости. Входили в замок только через калитку и лишь с ведома короля, не считая майордома и людей таких хозяйственных служб, которые королю на глаза не показывались. […] Он так ограждал и оберегал себя, […] питал такой страх к своим детям и всем близким родственникам, что ежедневно менял и передвигал с одной должности на другую своих слуг и людей, живших при нем и обязанных ему и почестями, и благами»[283]. Королева Шарлотта Савойская, жена Людовика XI, жила с детьми в другом замке Луары — Амбуазском, где вела весьма скромный образ жизни[284], о чем даже сто лет спустя будут помнить во Франции. Так, писатель и мемуарист Пьер де Брантом, напишет: «[Людовик XI] о женщинах был весьма дурного мнения — и не верил ни в чью непорочность. [Королеву Шарлотту] он держал в замке Амбуаз — как простую придворную даму, — уделив ей крайне скудное содержание, принуждая носить небогатые наряды, словно какую-нибудь фрейлину. Он оставил при ней очень небольшой двор — и велел проводить время в молитвах…»[285].

Начиная с 1474 г., Людовик XI ввел в практику составление отдельных расходов Королевской палаты (Comptes de la Chambre), которой он также придавал особенное значение, где служили только его доверенные лица, которых он намеренно отделял от остального двора (Comptes des Officiers du Roi; Comptes de la Maison du Roi)[286]. Эти расходные счета показывают, что в отличие от своих предшественников и потомков, король предпочитал напрямую платить отдельно каждому служащему, кто находился на дежурной смене или выполнял важное разовое поручение, вне существующей должностной иерархии. Например, до нас дошла ведомость выплаты жалования за 1478–1481 гг., в которой упоминается порядка 60 персон — камергеров, дворецких, конюхов, курьеров, и т. д., видимо, представлявших ближайшее королевское окружение в последние годы и перечисленных без какого-либо порядка или ранга[287].

Находясь в многолетней борьбе с феодальными кланами, в состоянии бесконечных переездов, военных действий, король своеобразно использовал механизм двора, предпочитая режим ручного управления: из своего маленького провинциального замка он лично руководил служащими своего дома, канцлером и канцелярией, а также следил за деятельностью Парижского парламента и его палат, губернаторов провинций и городов, чиновников разного уровня. Даже Генеральные штаты 1484 г., созванные вскоре после его смерти, ради удобства решили собрать на берегах Луары, в соседнем Туре.

Подобная намеренная рассредоточенность двора, тщательно подготовленная игра неуловимого короля с распределением должностей, привилегий, подарков, делегированием властных полномочий, вкупе с успешным военно-политическим противоборством с феодальными домами Франции и, как следствие — распадом региональных дворов, обернулась концентрацией политической власти в руках королей, его преемников, которую можно было удержать, однако, лишь вернув двору его функцию главного представительного, социально-политического и культурного института Франции. Фактическое крушение бургундского двора (1477), исчезновение анжуйского (1482), арманьякского (1497), алансонского (1525), умаление роли наваррского (1512), и позже — бурбонского (1527) дворов, наконец, слияние с орлеанским и бретонским дворами (1491, 1499), привело к тому, что к концу XV — началу XVI в. французский двор стал стремительно наполняться выходцами из разных (практически уже всех) регионов Франции, терять феодальные черты, превращаясь в место и средство репрезентации и осуществления централизованной политики и управления. Место вассалов заняли королевские подданные (sujets), а сам король уже не мог считать себя primus inter pares, воплощая на деле принцип королевского суверенитета и рассматривая свои решения как закон для подданных[288].

Последние вассальные грамоты феодальных дворов были составлены именно в XV столетии. Так, в РНБ сохранился подобный документ —