Королевская лепёшка - [2]
Солдаты обозлились, перевернули прилавок Хашима и бросились бежать.
Хашим поднял руки к небу.
— Покарай их, аллах! Все лепёшки на земле! И денег не заплатили!
Ворча, Хашим с трудом поднял прилавок и стал готовить тесто для новой партии лепёшек. Ахмет слышал, как он ворчал про себя:
— У, собаки, понаехали! Вся Африка для них — королевская лепёшка! Там куснут — золото, там — алмазы!.. Мало нам своих богатеев, ещё эти полковники со своими парашютными войсками! Но скоро и они поломают себе зубы, всему приходит конец!.. А ты чего тут торчишь? — набросился он на Ахмета. — Убирайся подальше, пока какой-нибудь головорез не пристрелил тебя! Это же всякая мразь со всего света сюда понаехала. Не знаешь разве? Напьются и куролесят, стреляют в кого попало!
— Но, дядя, — сказал Ахмет, — в моей лепёшке ничего не оказалось!
— И будь доволен! — буркнул Хашим. — Наелся — и хватит с тебя! Иди домой, — сказал он уже ласково.
Ахмету хотелось ещё лепёшек, хотя бы из тех, что валялись, затоптанные, в пыли на тротуаре, но он постеснялся поднять их и побрёл дальше.
Шёл и думал: «Как странно: наша Африка похожа на лепёшку. И в земле есть всякие богатства. А отец говорит, что всё забирают себе богачи — свои и чужие… Чужих даже больше — из Франции, Бельгии, отец говорил… И они ещё недовольны, что мы здесь живём. Я сам слышал, как один толстяк в белом костюме ворчал, сходя по трапу на пристань: «Хороший город Алжир, жаль только алжирцев много!»
Наконец Ахмет добрался до окраины. Здесь, среди груд мусора, рассохшихся бочек и поломанных ящиков, стояли халупы, кое-как собранные из ржавой жести, фанеры и картона. На пороге хижин сидели только старики и старухи. Все остальные, кто мог хоть что-то делать, как-то зарабатывать семье на хлеб, ушли в город или слонялись в порту.
Ахмета то и дело окликали, спрашивали, куда он идёт и где его отец. «Храни тебя аллах!» — бормотали старики вслед мальчику. Они любили его и были ему благодарны: Ахмет не раз приносил им свежей рыбы, если у отца был хороший улов.
Вот и кузня Паши́. Это единственное каменное здание в посёлке бедняков. Правда, крыша на нём едва держится, и первый же крепкий вздох горячего ветра-сирокко может снести листы гофрированной жести… Широкие двери распахнуты настежь, и в горне светятся угли.
— Мир вам, дедушка Паша́! — сказал Ахмет, входя в кузню.
— Да хранит тебя аллах! — ответил седобородый старик в кожаном фартуке.
Никто в посёлке не звал кузнеца по имени, все называли его Пашой, потому что он с гордостью говорил: «Пока у меня есть эти руки и голова на плечах — я сам себе паша́». Ахмет не знал, что Паша́ — вовсе не имя, что это слово означает то же самое, что у других народов — царь, король.
— Почему тебя не было так долго? — спросил Паша́. — Или случилось что?
— Я ходил на базар… Дома нет муки.
— А где отец?
— Ушёл в море.
— Он ничего мне не передал?
— Он сказал, что вернётся с большим уловом и чтоб вы его ждали.
Кузнец кивнул головой и принялся сильнее раздувать горн.
Только теперь Ахмет вдруг вспомнил о своей черепашке. Бедная, она совсем измучилась в кармане. Он вынул черепаху и подержал в ладони. Черепашка лежала не шевелясь. Ну, камень и камень!
— Положи-ка её поскорее в воду, может, ещё оживёт, — посоветовал кузнец. — А сам, если не устал, поработай у горна.
Раздувать горн! Ахмет и мечтать не смел, что ему, как взрослому, доверят такую работу. Он бережно опустил свою черепашку в медный чан с водой и обеими руками ухватился за деревянную рукоять мехов. Но, оказывается, это было не таким-то лёгким и весёлым делом — раздувать угли! Пожалуй, это было потяжелее, чем тащить мокрые сети, полные рыбы. Но там, в море, хотя и трудно, зато ветер освежает разгорячённое лицо, а тут, в кузне, жарко и душно, и першит в горле, и дымок щиплет глаза.
— Устал? — спросил Ахмета кузнец. — Ну, отдохни, отдохни… А я покажу тебе, как из обломка старого железа можно сделать новый блестящий нож.
Пока он рылся в груде ржавого железа, что лежала в углу кузни, Ахмет покормил свою черепашку — она совсем ожила в воде и теперь охотно грызла капустные листья, прихваченные с базара.
Наконец Паша́ отыскал подходящий кусок поломанного серпа и стал калить его на огне. Кузнец весело, будто играя, стукал звонким молотком, и вот уже из серпа стал получаться нож. От ударов металла по металлу гудело в ушах, но Ахмет не отходил от наковальни, с удовольствием глядел на работу Паши. Вот старик сунул малиновый нож в воду, и он зашипел, а вода разом испарилась.
— Ну, как? — спросил Паша́, подавая Ахмету ещё не совсем остывший нож. — Наточи лезвие да приделай рукоятку, деревянную или костяную.
Ахмет выбежал из кузни. Он бродил по свалке, разыскивая что-нибудь подходящее для рукоятки. Хорошо бы найти обрывок кожи, сшить ножны, тогда ножик стал бы почти как настоящий кинжальчик…
Ахмет шёл, внимательно глядя под ноги, и чуть не налетел на какого-то господина в дымчатых очках. Пригнувшись, он как будто прятался в зарослях дрока.
«Зачем ему очки? — удивился Ахмет. — Ведь солнце уже заходит!»
— Стой! — окликнул мальчика человек в очках. — Ты что тут делаешь?
