Королевская кровь - [3]

Говорят, дураков, влюбленных и пьяных сам Бог бережет. Не знаю, выпил ли в ту ночь наш пажик хоть каплю хмельного, а что был он и дураком, и влюбленным сразу — это, господа мои, уж точно! Потому в порыве неслыханной удачи пролетел он над гиблыми и топкими местами, минуя Березовые ворота, и опомнился лишь на опушке лесной. И сам удивился — как это не провалился к чертям болотным?

Через несколько минут его нагнала ведьма. Она спешила, озираясь, шустрой побежкой, вроде даже и неприличной для ее древних лет. Но на опушке было старухе что-то неуютно, словно боялась она неведомого врага.

— Держи штаны свои с башмаками, отдавай мой платок!

— Не отдам! — паж вцепился в платок и отскочил.

Старуха швырнула наземь вещички пажа и погналась за ним. Но парнишка был быстрее, да и немудрено — в девятнадцать-то лет.

— Сходишь со мной в замок — отдам! — обещал он, уворачиваясь.

— Да не могу я в замок! — взмолилась ведьма. — Нельзя мне вообще с болота выходить!

— Почему, бабушка?

— Нельзя — и все тут! Думаешь, почему Березовые ворота болото на запоре держат? А?

— От кого же ты бережешься?

— А-а… — И бабка махнула рукой.

— Бабка, бабулечка, бабуся моя ненаглядная! — запричитал хитрюга паж. — Ты только сходи со мной в замок, помоги отсушить чужую присушку! А я тебя в обиду не дам! Вот увидишь Ты только скажи, от кого прячешься! И пусть он сразу гроб заказывает!

— Ну, скажу я тебе, что лучше бы мне на глаза не попадаться великому магу Маргарелону. А-а, молчишь? Поди сладь с магом Маргарелоном! Так что забирай-ка ты, внучек, свои штаны и отдавай мне платок, домой побегу. Ведь если он почует, что в моей ограде щелка завелась, — проскользнет, и будет мне тогда плохо.

— Значит, ты, бабушка, только на болоте в безопасности? — спросил паж, понемногу отступая с опушки через поляну к дороге.

— Только на болоте.

— И что же ты такого натворила?

— Ох, внучек… — ведьма громко вздохнула.

— Да, бабушка… — вздохнул и паж. — Мне бы теперь коня найти. Спасибо тебе, что хоть старалась помочь. Видно, рыжим на роду неудачи написаны.

— Да уж, — ведьма поглядела на спутанную шевелюру пажа и хмыкнула, от твоих волос огонь в очаге разводить можно, или, к примеру, пушечный фитиль запаливать. Неудивительно, что молодая графиня на смех тебя поднимает. Послушай, а не покрасить ли мне тебя? Могу прекрасный темно-русый цвет изготовить. И денег не возьму.

— Нет, бабка, так еще хуже будет, — подумав, решил паж. — Меня все крашеным прозовут и засмеют. За крашеного-то она уж точно не пойдет!

— Ну, как знаешь. Платок-то будешь возвращать?

— А коня?

— Свистни — прибежит.

Паж свистнул, бабка сделала пальцами загогулину в воздухе — и конь действительно выскочил из кустарника, встал с ними рядышком и негромко заржал.

— Отвернись, бабуля, — попросил паж, — а то мне одеваться неловко.

Ведьма отвернулась — и что же тут случилось, господа мои?

Пажик-то был не дурак!

Оделся он с той молниеносностью, которая всем вам наверняка известна — бывает в жизни, что выскакиваешь из теплой постельки, одну ногу — в штаны, другую — в башмак, а рукой хватаешь сразу камзол, пояс и шляпу, выпихиваясь притом в потайную дверь, да еще посылая на прощанье воздушный поцелуй… Да-а, дело молодое…

Оделся наш паж именно с такой умопомрачительной скоростью и бесшумно вскочил в седло. А далее? Подхватил он сзади бедняжку ведьму, перекинул ее поперек седла и дал жеребчику шпоры! Черный кот едва успел вцепиться ей в плечо, отчего ведьма взвыла. Но поздно было выть и брыкаться — уже несся конь к замку, уже показались стены, уже послышалась перекличка часовых.

В тени раскидистого дуба остановил паж коня и спустил на землю старуху.

— Ну, бабушка, выхода нет! — объявил он. — Пойдешь ты сейчас со мной в замок отсушивать молодую графиню!

— А если не пойду?

— Ну, тогда мне одна дорога — в петлю! — затянул молодой паж свою старую песню. — Потому что без молодой графини мне не жить! И ты, бабка, во всем будешь виновата!

— Опять я во всем виновата! — воскликнула ведьма. — Кто меня только не пугал! Вы дурью маетесь, а я — виновата! Ох, как вы мне все надоели!

— Бабка, бабулечка, миленькая! — взмолился паж. — Ну, ты же все на свете можешь! Никто другой меня не спасет, только ты! Ведь и ты когда-то была молодая… — неуверенно добавил он, потому что, глядя на ту грушу сушеную, в которую превратилось лицо ведьмы, действительно не верилось, что когда-то давно, сто лет назад, та груша была свежим личиком.

— Была, ну и что? — сердито отрубила старуха. — Я, между прочим, сама своими делами в молодые годы занималась и на помощь никого не звала.

— Бабка, а ты когда-нибудь любила?! — с отчаянием воскликнул паж. Вся его надежда была на то, что всколыхнется в ведьминой душе столетнее воспоминание и нахлынет на старушку чувствительность.

— Но услышал бедняга в ответ что-то вроде змеиного шипа и поостерегся повторять свой пылкий вопросец.

— Ну что же, — промолвил он. — Значит, бери моего коня, бабуля, и возвращайся домой. — А я… А мне… А меня…

Ведьма внимательно посмотрела на него и обвела обеими руками в воздухе контуры его фигуры.

— Веревка порвется! — обрадовала она пажа. — У ножика лезвие сломается. А яда сейчас ни у кого в замке нет. Вот разве что ты за ядом ко мне же и прибежишь… Будь здоров, внучек! Забеги как-нибудь, деньги верну. Конь через четверть часика прибежит.