Королевская клятва - [21]

Вдалеке, словно вздох ветра, раздавался тихий плач скрипки!

Когда Сабина наконец заснула, уже почти рассвело. Прежде чем она наконец погрузилась в беспокойную дрему, последний тусклый серебряный лунный луч исчез в щелке между шторами, и небосвод озарило первое бледное сияние утреннего солнца, пришедшего на смену луне и рассеявшего темноту. Сперва ей снились сны — невероятные сны, в которых цыган спасал ее из черных пучин океана, от непонятных ужасов, которые так полностью и не материализовались и все же были еще страшнее как раз потому, что она никак не могла их распознать.

Уже рассвело, когда она наконец погрузилась в глубокий сон без сновидений, а когда проснулась, уже давно наступил день, и веселый солнечный свет заливал ее комнату золотым сиянием. Она проснулась с чувством чрезвычайного счастья и мыслью о том, что все ночное приключение, должно быть, ей просто приснилось. Но постепенно воспоминания об этих событиях вернулись к ней, и она убедилась — нет, все это происходило не во сне, а наяву.

Она никак не могла взять в толк, как она могла вести себя подобным образом. Да она просто помешалась!

Говорить о любви с цыганом, бродягой, мужчиной, который кочует по Европе, называясь венгром, но на самом деле не имеет национальности, потому что кочевые цыганские племена никому не принадлежат, кроме своего народа. Он называл себя королем, но чьим королем он был? Племени бродячих цыган!

Сабина вспыхнула, вспомнив, насколько интимным был их разговор, сколько всего она ему поведала о себе. Теперь она думала, что, должно быть, была пьяна, но она выпила не больше бокала вина за ужином, и оно никоим образом не могло заставить ее потерять голову — до четырех часов утра.

Но, даже упрекая себя за столь легкомысленное поведение, Сабина ни на секунду не забывала, каким высоким и красивым казался этот король в лунном свете с откинутыми назад с высокого лба черными волосами и золотисто-коричневой кожей. Да, если сравнивать его с бело-розовыми англичанами, которых она встречала дома и в Лондоне, он выглядел более чем экзотично. И все же в нем, несомненно, было какое-то благородство, к тому же он хорошо говорил по-английски. Конечно, с акцентом, но при этом казалось, будто в совершенстве овладеть чужим языком было для него совсем не сложно.

Но он был тем, кем был, он понимал ее, но никогда не мог значить ничего серьезного в ее жизни. Что с того, что она поговорила с ним так, как не посмела бы говорить с мужчиной ее круга?

Просто невозможно представить, чтобы она была так же откровенна с Артуром, с которым была обручена! Сабина вдруг вспомнила, что Артур приезжает как раз сегодня. Ее сердце упало. Она должна, подумала она, радоваться при мысли о том, что скоро увидит его, но вместо радости в ее душе царил страх. Артур всегда заставлял ее чувствовать себя gauche , никчемной, и все же он выделил ее из всех прочих девиц и оказал ей огромную честь, предложив стать его женой. Она должна быть в восторге при мысли, что скоро больше не будет никому не нужной старой девой, она станет замужней женщиной. Артур все изменил в ее жизни — как благодарна она должна быть ему за это!

Она вспомнила, как впервые увидела его в тот вечер. Тогда сквайр послал записку в дом священника, где сообщал, что одна из гостий, которых он пригласил к себе в усадьбу, заболела, и спрашивал, не согласится ли леди Эвелин прислать одну из своих дочерей к нему на ужин, чтобы та заняла место заболевшей.

— Со стороны сэра Джорджа очень мило вспомнить о нас, — сказала леди Эвелин, прочтя записку, но по тому, как губы матери слегка поджались, Сабина догадалась, что ее слова противоречили ее мыслям.

— Мило! — фыркнула Гарриет, которая всегда говорила то, что думала. — По-моему, это совсем не мило, мама, это просто наглость с их стороны. Подумать только, приглашать нас в самый последний момент, словно мы слуги на побегушках у них. Они и не подумали пригласить ни одну из нас на этот прием обычным образом. Мне думается, это потому, что Лора и Дороти такие недалекие и непривлекательные и они просто боятся подпускать нас и близко к своим драгоценным молодым людям!

— Гарриет! Гарриет! — взмолилась леди Эвелин. — Что бы сказал папа, услышь он твои слова?

— Папа хорошо устроился, — проворчала Гарриет. — Я знаю, что наша судьба полностью в руках сквайра, но он думает, что за это он может говорить и делать с нами все, что угодно. Но мы не какая-то там мебель, которую можно передвигать из угла в угол, чтобы семейству Бартрам было удобно!

Гарриет, если ты позволишь себе сказать еще хоть слово, я буду вынуждена все рассказать папе, — строго сказала леди Эвелин. — Я согласна, было бы куда лучше, если бы сэр Джордж и леди Бартрам время от времени присылали вам, девочки, приглашения, но не для того, чтобы заполнить вами пустое место за обеденным столом или чтобы заменить вами человека, который внезапно сообщил, что не приедет. Но мы должны помнить, что не должны чваниться.

— Не вижу причины, почему бы нам не быть гордыми, — возразила Гарриет. — Сквайр получил свое звание только из-за политики. Ты же сама говорила, мама, что твои предки восходят к Вильгельму Завоевателю и Уонтиджи вполне достойная семья. Я слышала, как дядя Герберт однажды сказал это, и кто-кто, а уж он-то не сноб.