Королевишны #3колбаски - [50]

Он смеётся:

– Нет, спасибо, не надо. Мне там не на что смотреть.

– Ты, э-э, встречаешься с Аниссой или как?

– Нет, что ты. Просто она постоянно мне что-то шлёт. Я не отвечаю. Джамал – мой лучший друг, ещё со школы, я не буду встречаться с его девушкой.

– А с кем-то вообще встречаешься?

– Нет, Мирей… Вообще, хочешь честно? Ты меня видела?

– Ну да, разумеется.

Он горько усмехается. Я продолжаю с напором:

– Но ты бы мог, а? То есть я хочу сказать… Вообще не это главное. Но даже если бы и это, ты бы ведь мог, так?

– Какая ты любопытная! Да, я могу, если тебя это интересует.

Разражаюсь на 0 % натуральным смехом:

– Ах, нет, я не в том смысле! Я совсем не про себя говорила!

Ему, похоже, смешно, я же готова броситься в Сену. Он продолжает:

– Знаешь, я вообще мало с кем вижусь. Из дома почти не выхожу. Я скачал тиндер, попробовал, но сыт по горло. Когда увидел, как там проскользнула моя школьная училка по французскому, совсем тошно стало.

– Так сходи куда-нибудь. В клуб там…

Он жмёт плечами:

– Всё недоступно, вообще это отстой, когда ты на коляске.

– Погоди, ты же вон сотни километров отмахал, везде спокойно проезжал – в кемпингах, в садах. Ты нормально справляешься с доступностью. Даже танцевал с той блондинкой (невероятное усилие воли, чтобы не выдать, что я об этом думаю). Ты однозначно в состоянии пойти в клуб и потанцевать.

– М-мда. Когда-нибудь так и сделаю, – шепчет он, – пойду танцевать. Когда будут результаты следствия, тогда я станцую. Когда мне подтвердят, что я жертва, тогда идёт, я пойду в клуб. А ещё куплю протезы и буду снова ходить. А пока что я в клетке. Когда мне скажут, что я невиновен, я найду себе девушку.

– В чём невиновен?

– В смерти товарищей. В том, что пошёл в армию, хотя родители не хотели. А всё тогда, на сборах… Мне было шестнадцать, и они заманивали нас гениальной темой: мол, это гуманитарные операции, а вовсе не военные действия. Я был первым учеником в классе, представляешь? И всё бросил ради службы. Хотел быть как тот счастливый парень с их ролика, который обнимает только что спасённого сомалийского малыша, ну и прочая хрень. Я записался, и первые годы так и было, а потом – бах, война. К гуманитарным операциям вернёмся попозже… В итоге в первый же раз, как туда отправили, я всё запорол.

– Виноват же Шегуб, а не ты.

– Так я сказал родителям. Виноват генерал… он должен был предвидеть, что мы идём прямо в ловушку. Но в то же время, когда в нас стали стрелять, я мог среагировать по-другому. Я мог… не знаю. Понимаешь, я по сто тысяч раз прокручиваю всё в голове и думаю, что мог отдать другие приказы, найти какой-то выход. Действовать иначе.

– Ты ведь не ожидал.

– Да, но если ты настоящий командир… Исполнять приказы каждый может, а вот действовать, когда случилось что-то непредвиденное, – это тебя и отличает от остальных.

Мы молча сидим, греясь друг от друга. Уже просто болтаем обо всём. Он очень откровенен, говорит, что благодарен за «то, что мы делаем для Хакимы». А что мы такого делаем? Ну, что мы заботимся о ней, что стали ей друзьями. Она ведь тоже, знаешь, стала моей подругой, и это тоже мило с её стороны. У тебя раньше не было подруг? – спрашивает Кадер. Нет. По крайней мере, никого, с кем стоило бы целую неделю крутить педали бок о бок.

– Йу-у-ху! Вот и бы! – кричит нам Астрид, приближаясь с шоколадными булочками и журналом «ИнРокс». – Кадеру полегчало, Бирей? Ты сделала ему бассаж плеча?

Передовица «ИнРокс» посвящена «Индокитаю». Астрид громко читает нам всю статью, чтобы мы прониклись монументальностью этой группы (точнее, бодубедтальдостью).

И мы едем дальше.

Где-то рядом аэропорт, судя по оглушительному рёву самолётов. Поскольку мой верный навигатор усоп, я решаю, что это международный аэропорт Шарль де Голль. Солнце возражает: Орли.

Астрид:

– Да ваб-то какая раздица? Дам дет дикакого дела до аэропорта!

Хакима:

– Да, неважно какой, уши всё равно глохнут.

Наконец, в половине девятого, когда река уже чёрная, а деревья проглотили всех птиц:

– Выше нос, ребята! Въезжаем в Шуази.

И похоже, кому-то мы здесь всё-таки интересны.

* * *

– Давайте, сможете продавать колбаски в саду мэрии!

Мэрия – красивое здание, немного напоминающее замок из лего. В саду лужайки, фонтан и – только сегодня и только для нас – духовой оркестр, сцена и толпы шуазинцев и шуазинок.

– О нет, – ворчит Хакима, – снова программа в мирейском духе, осмотр всего города с экскурсией по историческим местам…

Но нет, госпожа мэр задумала довольно непринуждённый вечер. После торговли колбасками мы слушаем оркестр на свежем воздухе, болтаем с людьми. Местная молодёжь устраивает рэп-батл на сцене, и я чувствую себя немного подавленно, потому что тоже хотела бы уметь писать так, жёстко и умно, серьёзные тексты про жизнь, про политику, но всё моё бурк-ан-бресское существование – это мы с мамой, Филипп Дюмон и кот Колобулька.

Я сказала это одному из батлеров, Зимо, здоровенному парню, который читал про свою жизнь, что кружит, считая этажи бетонных башен, где он пашет, натирая стёкла, вечный ритм платформа – вокзал, электричка Шуази – Париж, потом назад, вагон битком, всюду пот течёт с лиц простых людей с глазами убийц, потому что жара и стаи офисных крыс дохнут в вагонах, грязных, тесных, где нет места расправить плечи, когда ты высок, но потолок слишком низко, и он, пока едет вагон, вспоминает о том, что видно с бетонных высот: облака глядят из окон-сот с тоской, а внизу люди-букашки снуют между башнями корпораций, вот она, Франция? И сквозь стёкла в слёзных подтёках он видит залы собраний, цифры с шестью нулями, когда сам батрачишь за двадцатку часами…