Королева Жанна. Книги 1-3 - [2]

В зале танцевали полонез. Люстры солнечно сияли Зеркальные плитки пола, черные и белые, отражали искрящиеся вышивкой шлейфы дам, ноги мужчин в красных, серых и черных чулках, в алмазных туфлях. Танцующие, не нарушая ритма, делали сложные поклоны и реверансы перед тоненькой девушкой в белом, которая шла в паре с чернобархатным кавалером, вспыхивающим красным отливом, сверкающим золотыми регалиями.

В зале царил полонез.

Когда музыка смолкла, чернобархатный с красным отливом кавалер, преклонив колено, бережно поднес к губам узкую руку девушки.

— Да здравствует королева! — воскликнул он.

Толпа подхватила:

— Да здравствует королева! Да здравствует наша королева! Жизнь! Жизнь!

Это последнее слово вырвалось сразу у многих. Тоненькая девушка в белом поднесла руки к горлу, словно помогая себе проглотить клубок. Влажно заблестели ее голубые глаза.

Аскалер, королевский дворец города Толета, давал торжественный бал своей новой хозяйке, только что помазанной королеве Иоанне Первой, Жанне.

К ней были обращены все взоры. Ее окружали великолепные мужчины, первые вельможи королевства. Их горячее дыхание шевелило тонкие золотистые волосы на ее голове, тщательно уложенные под жемчужной ниткой. Она не помнила, как очутилась в большом алом кресле с вытканным на спинке гербом Виргинии. Под ногами у нее была подушка, на которой извивался в прыжке злобно рычащий лев. Это была королевская подушка «Попираю и сильного».

Перед ней появилась целая гирлянда кукольных пажей с подносами, на которых было что-то наставлено. В середине возвышался золотой королевский кубок с крышкой. Она взяла его обеими руками, кубок был тяжелый.

— Кубок Ее Королевского Величества!

За раскрытыми окнами грохнули пушки. Тоненькая девушка вздрогнула. Все смотрели на нее. Приподняв крышку, она неловко сделала несколько глотков. Вино было холодное и освежающее, но она не разобрала вкуса.

Когда она поставила кубок на поднос, опять ударили пушки и завизжали фанфары, и опять она вздрогнула. Она не поднимала глаз, но чувствовала, что великолепные мужчины и женщины стоят сзади и перед ней и что все смотрят на нее. Наступила неловкая тишина.

Она была словно игрушка, новая для них, и они не знали, как с ней играть. Или, может быть, наоборот, они были ее игрушками, но она не знала, как играть с ними, а они не знали, как ей помочь.

Так или иначе, длить паузу было нельзя. Но она не могла поднять глаз.

— Вашему Величеству угодно еще что-нибудь?

Это чернобархатный с красным отливом, ангел-хранитель.

— Я хочу еще вина, — сказала она хриплым шепотом.

Кубок возник перед ней, как по волшебству. Тоненькая девушка взяла его, взвесила в руках и встала на подушку, вонзив каблучки в глаза злобного зверя. Снова ударили пушки, но она ждала этого и не вздрогнула. Она подняла крышку, перехватила ее поудобнее и принялась медленно и сосредоточенно пить прохладное, слабое вино.

С каждым глотком память ее оживала. Сегодня утром она была в аббатстве Лор. Это она была там. Это на ее плечи легла там тяжелая и душная горностаевая порфира. Это на ее лбу кардинал Мури начертил ароматным маслом пятиконечный крест, она отчетливо вспомнила добрую, мягкую складку его рта и прикосновение его пальцев. Это на ее голову надели золотую корону, это ей в руки, сейчас держащие кубок, вложили атрибуты власти — скипетр и державу. Это ее подняли с колен и повернули лицом к толпе. Был большой крик, заглушивший музыку, и была холодная и мучительная дрожь, сотрясавшая ее тело. Но под складками порфиры не было видно, как она дрожит. Главное было то, что она дрожала. Главное было то, что на голове ее была корона, на плечах — тысяча двести горностаев, а в руках — скипетр и держава. Вот что было главное.

Она допила кубок до дна.

Сразу бабахнули пушки. Так и надо. Тоненькая девушка смело взглянула на великолепных мужчин и женщин и улыбнулась им.

— Жизнь! Жизнь! Жизнь! — ответили они ей.

— Я желаю танцевать полонез, — обратилась она к первым вельможам королевства, — Со всеми вами по очереди.

И в зале снова воцарился полонез. Это был танец вассальной, замиренной Польши, но в зале и не подозревали об этом — ибо они танцевали французский, рафинированный и облагороженный polonaise. Он звучал и звучал без конца, виоль-д'амуры и валторны воздвигали столбы и арки ренессансной галереи, уводящей Бог знает куда, ибо так пожелала она.

Через полтора часа, когда на востоке высветился первый шафранный мазок, тоненькая девушка в белом шла по переходам и коридорам дворца в свою опочивальню Великолепные мужчины и женщины сопровождали ее. В дверях она повернулась к ним и решительно сказала:

— Добрых снов, господа. Не ходите за мной, пожалуйста.

В спальне она увидела склоненные чепцы и плечи камер-фрейлин. Тоненькая девушка в белом отпустила их, задержав одну, гибкую и черноволосую, не спускавшую с нее тревожных газельих глаз.

Как только фрейлины вышли, девушка в белом, стряхнув с ног туфельки, подбежала на цыпочках к двери и заперла ее.

— Эльвира, — прошептала она, обернувшись к черноволосой фрейлине, — тебе было страшно… за нас?

— Да, — ответила Эльвира так же шепотом.