Королева Виктория - [9]

В наперсницы принцессы метили дочери сэра Джона, Виктория и Джейн. Сохранилось немало записей о совместных играх девочек. Обе барышни участвовали в обожаемых Викторией домашних маскарадах, наряжаясь то в монахинь, то в турок. «Джейн прошлась под окнами, наряженная как мужчина… После ужина мы обмотали Викторию шалями, как турка, и пририсовали ей усы»[23], – записывала принцесса в дневнике. Но Виктория так и не полюбила барышень Конрой, чью компанию ей навязывали так явно. Скорее уж она смирилась с их присутствием. Их болтовня стала для нее чем-то вроде белого шума. Дневники юной принцессы изобилуют эпитетами вроде «дражайший» и «мой милый», однако обе девочки удостаиваются разве что сухого «мисс Конрой».

* * *

Единственным близким другом принцессы была гувернантка Луиза Лецен, которая приехала в Англию с Феодорой, а уже потом взялась за пятилетнюю Викторию. Как и другие обитатели дворца, гувернантка была не без странностей. Настоящий ипохондрик, она постоянно грызла зерна тмина, якобы помогавшие от несварения желудка. В остальном же это была образцовая Мэри Поппинс. «Она была очень строга. Я относилась к ней с превеликим уважением, но в то же время и с любовью»[24], – вспоминала потом сама Виктория.

Дочь лютеранского пастора из Ганновера, Лецен отличалась живым умом, непоколебимыми принципами и приверженностью дисциплине. Она сумела поставить себя так, что герцогиня обращалась с ней как с равной. Как-то раз королева Вюртембергская подняла крик, что «не сядет за одним столом со служанкой», но Лецен была непоколебима. За свои услуги она требовала уважения. В конце концов, чтобы придать значимость своей свите, герцогиня выхлопотала для Лецен титул ганноверской баронессы.

С первых же дней Лецен начала лепить из крикливой шалуньи настоящую юную леди. Конрой отдавал предпочтение издевкам, зато Лецен действовала с умом и тактом. Ей удалось привить девочке сдержанность и любовь к порядку, поистине королевскую вежливость и умение общаться с любыми сословиями.

Благонравие принцессы Виктории ставили в пример поколениям английских детей. Расхожий анекдот гласит, что в Тернбридж-Уэллс принцесса как-то раз заглянула в лавку, чтобы купить подарки родным и близким. Она потратила все карманные деньги, как вдруг на глаза ей попалась шкатулка ценой в 2 шиллинга и 6 пенсов. Что же делать? Ведь кошелек пуст! Увидев, как огорчилась принцесса, торговец предложил отдать ей шкатулку бесплатно. Но тут вмешалась Лецен. Не хватало еще, чтобы наследница росла транжирой. Виктории пришлось честно дожидаться, когда ей вновь дадут денег, но как только ее кошелек потяжелел, она вскочила на ослика и уже в 7 утра стояла у дверей лавки. Уж очень ей приглянулась та безделушка!

Обучение Виктории не ограничивалось обычными женскими «достижениями» – игрой на пианино, танцами да вышиванием. Вместе с Лецен они зачитывались трагедиями Расина и письмами мадам де Севиньи. Обсуждали новинки оперы и балета, от которых Виктория была без ума. Обменивались подарками. «Моя милая, добрая Лецен так заботится обо мне, уделяет мне столько внимания, что лишь своей любовью и благодарностью я могу в должной мере отплатить за ее труды… Она мой самый любящий, верный, преданный и бескорыстный друг, и я люблю ее так сильно»[25], – признавалась принцесса в 1835 году. Иногда она звала Лецен «мамочкой».

Помимо Лецен, у принцессы имелись другие наставники. В 1823 году за обучение Виктории взялся преподобный Джордж Дэвис[26], выпускник Кембриджа, впоследствии декан Честера и епископ Питерборо. Принцессе снова повезло: у мистера Дэвиса были неиссякаемые запасы терпения. Поняв, что имеет дело с непоседой, он учил ее грамоте, расставляя таблички со словами возле обозначаемых предметов. На бегу, во время игры, принцесса училась распознавать слова и связывать их с предметами.

Только правописание никак ей не давалось, и воображение долго обгоняло орфографию. В семь лет Виктория сочинила опус, который отражает как авторский стиль, так и мечты одинокого ребенка[27]:

«Малышка Эн была шалуньей жадной и нипаслушной. Никто не хотел быть рядом с ней такой она была противной. Как-то раз ее отец давал прием, и пришло много знатных людей. Маленькой Эн позволили прийти в гостиную. Но когда кто-то с ней загаваривал, она поворачивалась спиной и не отвечала. Ее любящий отец желал порадовать ее, поэтому ей было позволено обедать с папой. Ее мамочка (которую она любила больше всех) давала ей все, о чем она просила, и в изабилии давала ей леденцы. Эн сидела между леди Д и своей мамой. Она так досаждала бедной старой леди Д, что та сказала ее маме: “Мэм, ваша дочь назойлива и дурно воспитана”. Миссис Дж., мама Эн, покраснела от гнева. “С вашего позволения, мэм, лучше я встану и уйду с моей милой доченькой, с моей маленькой Эн”. И вот тогда она встала и вышла из комныты вместе с Эн и с подносом полным леденцов»[28].

(Увы, герцогиня Кентская не встала бы на защиту дочери ни в этой ситуации, ни в другой!)

К расписанию принцессы добавлялись другие предметы. Чистописание, арифметику и географию ей преподавал Томас Стюарт, учитель из Вестминстерской школы, французский – мсье Грандинье, рисование – Ричард Весталл, член Академии художеств, пение и игру на рояле – мистер Сейл, органист церкви Святой Маргарет. Музыканту приходилось несладко. На замечание учителя, что Виктория должна упражняться, чтобы вышел толк, принцесса громко хлопнула крышкой инструмента: «Вот! И ничего я не должна!» Но вспышки гнева со временем сошли на нет. Виктория втянулась в учебу и делала заметные успехи.