Королева Виктория - [148]

Тело королевы перенесли в гроб Берти и Артур. На ней было белое шелковое платье, седые волосы укрывала свадебная вуаль из хоннитонских кружев. Сюзан Рейд, супруге придворного врача, королева показалась похожей на «мраморную статую, на чьем лице не было следов возраста и болезней». Другие современники отмечали, какой крошечной казалась фигура королевы, а ее укутанный в белое гроб походил на детский.

По распоряжению ее величества, в гроб положили дорогие ей предметы – домашний халат Альберта и слепки с его руки, плащ, вышитый принцессой Алисой, семейные фотографии и множество колец и медальонов. Как только члены семьи покинули комнату, доктор Рейд и миссис Так вновь подошли ко гробу. Выполняя тайные инструкции, о которых семейству было невдомек, на палец королеве надели обручальное кольцо матери Джона Брауна. В левую руку ей вложили фотографию Брауна и медальон с его локоном. Доктор Рейд тщательно замаскировал эти предметы букетом цветов. Новый король Эдуард VII не обрадовался бы, узнав, что мать так и не забыла своего верного шотландца.

Восемь дней тело Виктории пребывало в столовой Осборна, где возле него несли почетный караул гвардейцы в алых мундирах и высоких медвежьих шапках. От правящих домов Европы продолжали приходить корзины цветов, и в столовой витал тяжелый аромат вянущих лилий. 1 февраля гроб королевы вынесли из Осборна под звуки волынок и погрузили на королевскую яхту «Альберта», которая перевезла его через Солент в Портсмут, а оттуда в Лондон. 2 февраля на вокзале Виктория собралась траурная процессия. Гроб королевы встречали Эдуард VII и кайзер Вильгельм, в отдалении от них сгрудились другие плакальщики. «Главной особенностью церемонии было поведение собравшегося народа: размеры толпы, ее молчание и всеобщий траур»[282], – писал участник процессии.

Солдаты водрузили гроб на лафет, и похоронный кортеж двинулся по мокрым от слякоти улицам Лондона – через Пимлико и мимо Букингемского дворца, вдоль Пикадилли и Гайд-парка до вокзала Паддингтон. «Крохотный гроб, задрапированный нежнейшим белым атласом, – от этого зрелища веяло невинностью, чистотой и женственностью, присущей той, что спала под покровом»[283], – вспомнила леди Сент-Хелер.

С фонарей свисали лавровые венки, улицы были украшены фиолетовыми бантами и гирляндами из белого атласа, но в отличие от юбилеев погода была отнюдь не «королевской». Хлестал дождь, дул пронизывающий ветер, но молчаливая толпа плакальщиков не сбавляла шаг. Люди прощались не только с королевой, но и с XIX веком.

Эпохальное событие подробно описал в романе «Сага о Форсайтах» Джон Голсуорси:

«И для того чтобы посмотреть, как уходит этот век, Лондон, его любимец и баловень, вливал потоки своих граждан сквозь все ворота в Хайд-парк, этот оплот викторианства, заповедный остров Форсайтов. Под серым небом, которое вот-вот, казалось, брызнет мелким дождем, темная толпа собралась посмотреть на пышное шествие. Добрая старая королева, богатая добродетелью и летами, в последний раз вышла из своего уединения, чтобы устроить Лондону праздник. Из Хаундсдитча, Эктона, Илинга, Хэмстеда, Излингтона и Бетнел-Грина, из Хэкни, Хорнси, Лейтонстона, Бэттерси и Фулхема и с тех зеленых пастбищ, где расцветают Форсайты, – Мейфера и Кенсингтона, Сент-Джемса и Белгрэвии, Бэйсуотер и Челси и Риджент-парка стекался народ на улицы, по которым сейчас с мрачной помпой и в пышном параде пройдет смерть. Никогда больше не будет ни одна королева царствовать так долго, и народу не придется больше поглядеть, как хоронят такую долгую эпоху…

Медленно приближалась музыка и погребальное шествие, и наконец среди всеобщей тишины длинная процессия влилась в ворота парка… Вот он, катафалк королевы, – медленно плывущий мимо гроб Века! И по мере того, как он медленно двигался, из сомкнутых рядов толпы, следившей за ним, подымался глухой стон; никогда в жизни Сомс не слышал такого звука, это было что-то такое бессознательное, первобытное, глубокое, безудержное, что ни он, ни кто другой не отдавали себе отчета, не исходит ли он от каждого из них. Непостижимый звук! Дань Века собственной своей смерти!.. А-а-а!.. А-а-а!.. Исчезает опора жизни! То, что казалось вечным, уходит? Королева – упокой ее, Господи!»[284]

В полдень гроб королевы был доставлен в Виндзор, где его уже поджидал другой лафет. Но лошади так долго простояли на холоде, что забили копытами и порвали упряжь. Тогда матросы из почетного караула сами впряглись в лафет и потащили его вверх по крутому, скользкому холму. На ночь королевский гроб оставили в Мемориальной часовне Альберта. От похоронных венков, грудами лежавших по всей часовне, тянулся такой удушающе-сладкий запах, что один из часовых упал в обморок на своем посту.

Утром 3 февраля состоялось отпевание королевы в часовне Святого Георгия. Духовную музыку для похоронной службы тоже выбирала Виктория – похоронные марши Шопена и Бетховена, а также «Блажени яже избрал» Чайковского. После службы гроб вновь вернули в Мемориальную часовню, а новый король пригласил гостей покурить в гостиной – теперь, когда мамы не было рядом, он мог самовольничать сколько угодно.