Королева в раковине - [26]

Дед — до мозга костей патриот Германии — восстал против своих прадедов. Он всей душой был верен девизу Бисмарка «Кровь и железо», и сердце его тяготело к металлургии. В юности, да и всю свою жизнь, он восставал против Бога, против законов, против любых компромиссов. Еврейство обреталось где-то на обочине его жизни. Для него евреи были подобны индейцам или неграм. У каждого племени свои символы Бога и семьи. Бог не так уж страшен. Он высоко в небе, и с ним дел немного. А вот семья растит сыновей слабыми существами, и от этого невозможно избавиться.

В отличие от деда, сын его Артур — интеллектуал. Иудаизм для него — явление скорее мистическое, а традиции его не интересуют. К Германии у Артура отношение двойственное. Он считает себя германским патриотом, верноподданным гражданином, подчиняющимся законам государства и власти. Но, в отличие от деда, он преклоняется перед просвещенной французской культурой. Артур рассуждает вслух о том, что некоторые варварские основы остались у потомков германских племен и спорит с близкими ему людьми, доказывая, что нет у немцев коренных устоявшихся ценностей. Источник болезней Германии — в отсутствии традиционной культуры.

Артур уверен в том, что главным фактором неполноценности немецкой нации является растерянность и вытекающая из этого пламенная поддержка милитаризма. При этом Артур не отрицает огромного вклада немецкой философии, немецкой литературы и классического гуманизма, которые привели к расцвету либеральной мысли. И в сердце он лелеет надежду, что изгнание кайзера Вильгельма Второго в Голландию и создание Веймарской республики ускорят движение Германии к прогрессу.

Лотшин в Силезии. Артур в своем кабинете — он плохо себя чувствует. Фрида сопровождает Бертель в клинику доктора Вольфсона с неспокойным сердцем, и не только из-за простуды хозяина дома. С каждой поездкой к врачу история повторяется. Экономка сидит в трамвае справа от девочки, смотрит на ее худые руки, выглядывающие из рукавов, и вздыхает: зачем столько денег тратится на этот искусственный загар? Для того, чтобы она расхаживала, как клоун? После процедуры с ее глаз снимают очки, и открываются два бледных круга, ставящих крест на преимуществе загара.

— Бертель, загар растекается по всему твоему телу. Из-за зеленого оттенка загара, ты вся становишься зеленой, — цедит Фрида сквозь зубы.

И Бертель думает: «Фрида права! Я зеленая девочка, ненормальная и некрасивая. Действительно, загар проник в мое тело».

Бертель несчастна. Трельяж из сверкающих зеркал пугает девочку, когда она видит в зеркалах себя — свою плоскую грудь и живот. Лицо серое, слишком серьезное. Руки у нее дряблые, и вообще, она постоянно испытывает слабость.

Лотшин надела ей большую серую шляпу и уговорила взглянуть в зеркало.

— Погляди, какая ты красивая.

Но Бертель опустила глаза долу и сбежала на чердак, спасаясь от увиденного. Фрида провозгласила громким голосом:

— Девочка чужая в этом доме!

Бертель упала на продавленный диван, выброшенный на чердак, и закуталась в старое пуховое одеяло.

«Отец не любит меня, даже ненавидит», — думает она.

Она никогда не забудет, что случилось в его большой библиотеке. Лотшин расставила руки в испуге, увидев Бертель, сидящую высоко на стремянке с книгой и руках.

— Немедленно сойди с лестницы, Бертель, — закричала она и попросила отца запретить девочке взбираться высоко по стремянке.

Отец холодно ответил:

— Не поможет. Она всегда делает то, что ей заблагорассудится.

— Но она упадет! Она получит увечья.

Отец сказал:

— Упадет, получит увечье. Это будет ей уроком. Это единственный путь — ее воспитать.

Отца не трогает, что она забывает сама себя, сидя высоко на ступеньках лестницы в библиотеке, с головой погружаясь в чтение, забывает о еде, купании, невыполненных уроках.

Бертель сидит в трамвае, слева от Фриды, и голова ее опущена. Отец равнодушен к ней, думает она, и вообще люди меня не любят, ибо я странная. Фрида говорит отцу, что я ненормальная девочка, и кто знает, какой я вырасту. А брат Лоц просто злое существо. Не прощает ей, что она родилась чудовищем. Однажды, прячась за портьерой, она услышала, как он сказал: «Было бы неплохо от нее избавиться». Она задохнулась от беззвучного плача, ибо отец не сказал этому злодею Лоцу, что все же она их ребенок, и даже Лотшин не защитила ее от красавчика Лоца. Только Гейнц сказал, что есть люди, отличающиеся от всех остальных и вовсе не хуже других. Гейнц сажает ее на колени и обращается к ней с любовью, называя ее «Тролия», от клички «тра-ла-ла», данной ей из-за ее безалаберности, ведь она не признает никакого порядка. Она может надеть один черный ботинок, другой коричневый, один носок красный, другой синий.

Гейнц растерян:

— Тролия, ты забыла, для чего предназначена ванна, входишь в нее с книгой и выходишь из нее немытой. Бертель отвечает:

— Да, что-то со мной не в порядке. Я странная девочка. Невозможно меня любить. Я и сама себя не люблю, боюсь своего изображения в зеркале, ибо я не такая красивая, как мои братья и сестры.

Бертель не любит, когда ей повторяют, что она девочка умная, и потому должна уступать Бумбе. Также она не любит, когда допытываются у нее, где она была с утра до вечера и что делала. Она поджимает губы. И сочиняет всяческие небылицы о том, что случилось и чего не случилось, ведь все равно ей не верят.