Королева в изгнании - [21]

— Ну я того… Схожу.

Повернулся было, но не выдержал, шагнул обратно, взял с подноса на столике рюмашку, опрокинул ее, прослезился, поморщился под неодобрительным взглядом жены, кинул в рот маринованную маслину без косточки и только после этого без колебаний направился к выходу.

Сотрудник с "атомным чемоданчиком" и двое охранников в элегантных вечерних костюмах остались за дверьми. Еще двое шагнули в сортир перед Президентом, быстро окинули взглядом сверкающее кафельной стерильностью помещение, заглянули за кабинку (в упор посмотрев на Машу, но не заметив ее), в саму кабинку, и лишь после этого старший позвал:

— Господин Президент, можно.

История учит: именно в подобных заведениях завершили свои политические карьеры, а вместе с ними и жизни, очень многие деятели.

Президент прошествовал в секцию, прикрыл за собой дверь. И доверие народа, и высокий сан бессильны перед физиологией. Звуки, раздающиеся из кабинки, заставили Машу брезгливо скривиться. Тут-то, осторожно, на цыпочках, она и вышла из своего угла и встала прямо напротив двери. В трех шагах от усатого охранника.

Как истинный сын своего народа, будучи, к тому же, изрядно подшофе, из кабинки Президент вышел с расстегнутыми штанами. Усердно заправляться принялся уже потом. Справившись с последней пуговицей, он поднял голову и остолбенел.

— Э-э-э… Собственно… — только и успел он произнести, как столь поразившее его видение исчезло.

— Да-а-а, — протянул он в ответ на удивленный взгляд усатого телохранителя. И вдруг задал неожиданный вопрос: — Ты, Володя, водочку-то пьешь?

— Бывает, господин Президент, — отчеканил тот.

— А вот и зря. Не надо. Не пей, — наставительно сказал глава страны и, сокрушенно качая головой, направился обратно к супруге.

…Над рассказом Маши Берман хохотал до слез, когда вечером, в валютном баре «России», они отмечали удачное окончание операции.

— Вот не думал, что с ним все пройдет так гладко! Верно говорят "власть развращает". Выпить он и раньше любил, но всегда находился кто-то, способный его одернуть. А теперь все только в рот ему заглядывают.

— И что вы имеете против него? — подняла брови Маша, потягивая через соломинку «Сангрию» со льдом. — Приятный старик, очень даже, как вы говорите, «демократичный»…

— В принципе, никто ничего не имеет ни против его взглядов, ни против него лично. И раньше, когда у нас было крепкое, мощное государство, такой правитель, как "представительная власть", был бы очень даже к месту. Да, Брежнев, например.

— Я его даже не помню.

— А я помню, ох, как помню… Весь мир ржал… Но сейчас, когда все лопается по швам, содержать такого «главу» — неоправданная роскошь. Нужна твердая, цельная личность…

— "Сильная рука".

— Сильная рука — это вовсе не обязательно концлагеря и комендантские часы. Порядок нужен всем, и он вовсе не обязательно должен быть казарменным. А у этих старых пердунов сил хватает только на организацию мощной личной охраны…

Маша вспомнила звуки в президентском сортире и поперхнулась. Этой детали ей хватило, чтобы увериться в верности деклараций Ильи Аркадьевича.

— Значит, все-таки, переворот?

— Очень надеюсь, что — нет. — Илья Аркадьевич прищурил глаза, затянувшись «кэмелом». — Очень надеюсь…

— А вот мы с вами сидим, неожиданно сменила тему Маша (хмель давал о себе знать), — сидим вот тут… Вон — американцы, вон — французы… Негры тут же. Музыка. Нам весело. А вы опять какую-нибудь революцию устроите, и страна станет сильной, ее бояться все будут, и люди будут работать… Только ничего этого, — она обвела рукой вокруг, — не будет.

— Да ерунда это все! — рявкнул, похоже, тоже захмелевший Берман так, что на них стали оборачиваться. — Мы же не к старому зовем!

— Мы — это кто? Какая-то новая партия?

— Нет. — Илья Борисович стал говорить нарочито спокойно и тихо. — Мы — это небольшая группа здравомыслящих, опытных и энергичных людей, работающих в высших эшелонах власти. Людей, окончательно убедившихся в невозможности достижения РАЗУМНЫХ результатов парламентским путем в этой стране, в нынешней ситуации. Существует пакет предложений, который со дня на день мы собираемся передать Президенту на рассмотрение. Если хотя бы половина из того, что мы предлагаем, будет одобрено, не понадобится не только переворота, но даже наоборот: в нашем лице Хозяин получит преданную гвардию, "просвещенную опричнину".

Никогда еще Маша не видела Бермана таким… благородным, что ли. И вдруг поняла, кого он ей напоминает: кардинала Ришелье. Только более искреннего.

— А если нет? — спросила она. — Если не одобрит?

— Тогда он должен тихо исчезнуть. Во имя России. В конце концов, это его долг и привилегия — жить во имя России. А если нужно, то и исчезнуть во имя нее.

— И убивать его, вы поручите мне…

Илья Аркадьевич, словно внезапно отрезвев, огляделся по сторонам. И сказал, понизив голос почти до шепота:

— Еще раз повторяю: надеюсь, что до этого не дойдет. А уж если дойдет, ты будешь не орудием, а чем-то вроде Троянского коня.

— Ясно, — Маша почувствовала, что усталость берет свое. — Ладно. Когда все это будет?

— Не знаю. Скоро.

— Ладно. Я спать хочу. Проводите меня.