У Марины загорелись глаза:
— А подробностей они тебе не рассказывали? Как именно заманили хана в ловушку?
— Говорили, что Томазо прошел к Мамаю под видом женщины и заколол его. А Симоне находился где-то рядом, чтобы в любую минуту кинуться на помощь к сыну. Но я не уверен, что все так и было. Кажется, даже мне они не хотят раскрыть всей правды. И я их понимаю. Ведь этот подвиг не из тех, которые совершают ради славы. Для потомков убийцы Мамая так и останутся безымянными.
— Но ведь эта месть — справедливое деяние, правда?
— Да.
Марина таинственно улыбнулась и, не утерпев, рассказала Донато о своем невольном участии в деле справедливой мести. Она ожидала от мужа восхищенного удивления, но вместо этого он только рассердился:
— Как же ты могла поступить так неосторожно? А если бы татарин выследил тебя, узнал твое настоящее имя? А если бы он схватил Томазо и выпытал у него, кто ты такая? Если бы потом подослал к тебе своих головорезов? Страшно подумать!.. Но каков Томазо! Как он мог использовать тебя в таком рискованном деле?! Ну, я ему покажу!
— Нет, не смей обвинять Томазо! — воскликнула Марина. — Я сама согласилась ему подыграть. Не забывай, что я славянка! Разве я не должна была так поступить?
Горячо доказывая мужу свою правоту, Марина вдруг снова ощутила боль в животе — на этот раз резкую и длительную. Она охнула и откинулась назад, положив руки на поясницу. Донато испугался, помог ей встать и пройти несколько шагов по дорожке, потом подхватил ее на руки и занес в дом. Прибежала Агафья и объявила, что у госпожи начались предродовые схватки.
Донато послал в Кафу Никколо, чтобы известил Таисию, а сам сел возле жены и взял ее за руку, словно хотел часть ее боли принять на себя. Но через некоторое время Агафья попросила его выйти из комнаты и стала хлопотать возле роженицы.
Схватки продолжались весь день, а родила Марина вечером, уже при свечах.
В тот момент, когда боль и тяжесть покинули ее тело, она услышала крик ребенка и радостный возглас Агафьи:
— Девочка! Крепенькая такая…
— Девочка… — Марина измученно улыбнулась и попросила: — Откройте окна, мне душно…
После этих слов она на минуту лишилась чувств, а когда вновь пришла в себя, перед ней уже сидел Донато. Он отодвинул со лба Марины пряди спутанных, мокрых от испарины волос и поцеловал ее запекшиеся губы. Легкий ветерок ворвался в открытое окно, принес в комнату запах цветущей жимолости и недавно прошедшего теплого весеннего дождя.
— Покажи мне нашу дочку, Донато, — прошептала Марина.
Он осторожно взял в руки крошечный пищащий сверток и поднес к жене.
— Красавица… как сама весна, — улыбнулась Марина. — Назовем нашу девочку Примавера — в честь этой весны и в память о твоей сестре.
— Спасибо, любимая. — Он поцеловал жену. — Сколько раз мы боялись, что все для нас закончилось, что впереди нет ни жизни, ни счастья. Но жизнь продолжается! И вот она — Примавера — наш первенец, наша весна!
Марина положила рядом с собой теплый родной комочек, вгляделась в обиженно сморщенное младенческое личико, и на мгновение у нее вдруг промелькнула мысль о том, что после весны всегда приходит осень, а после радости — испытания и печали…
Но сейчас юной матери не хотелось думать о грядущих ненастьях, и она со светлой улыбкой повторила вслед за мужем:
— Примавера — весна нашей жизни…
