Королева красоты Иерусалима - [137]

Не в пример красавцу Эли Коэну и Моизу, которые при каждой возможности старались присылать письма своим любимым, Эфраим не посылал Розе никаких вестей о себе. И все же она хоть и тревожилась, но глубоко в сердце чувствовала уверенность: все было в порядке с ним те долгие годы, что они не виделись, и точно так же все в порядке с ним теперь. Ей хватало забот: Луна, над головой которой все еще витал призрак смерти, муж, здоровье которого все ухудшалось, и домашнее хозяйство. Рахелика и Бекки были ей большим подспорьем, они освободили ее от всех обязанностей, кроме ухода за малышами, однако деньги таяли с каждым днем. И даже если бы сейчас Габриэль согласился, чтобы она пошла работать на чужих людей, где она могла бы найти такую работу? Кто в военное время может позволить себе держать домработницу?

Луна по-прежнему не знала, что Габриэла была в смертельной опасности. Она была так занята своими ранами, она так страдала, зачем добавлять ей горя? Иногда она спрашивала о дочери, и тогда ей сообщали о достижениях Габриэлы: у нее прорезался первый зубик, она начала стоять в кроватке, она ползает… Луна улыбалась и говорила: «Чтоб она была здорова», – и на том успокаивалась.

И все-таки однажды она сказала Давиду:

– Может, завтра принесешь малышку? Я по ней соскучилась.

Назавтра Бекки одела меня в розовое платьице с помпончиками, повязала розовой лентой мои рыжие кудряшки и передала отцу, чтобы он наконец отнес меня к маме.

– Мы идем навестить маму, – сказал он. – «Мама», скажи «мама».

И я, как попугай, повторила.

– Твоя мама будет счастлива, когда услышит, как ты говоришь ей «мама», – улыбнулся он мне.

И я снова повторила новое слово, которое произнесла впервые в жизни:

– Мам-ма.

Давид заранее договорился с Луной, что не будет заходить со мной в больницу: там я могу подцепить какую-нибудь инфекцию и заболеть снова. Они решили, что Луна выйдет и они посидят на скамейке в больничном садике.

С большим трудом, ступенька за ступенькой, Луне удалось спуститься на первый этаж. Спуск причинял ей сильную боль, раны еще не зажили, и с каждым новым шагом ей казалось, что швы сейчас разойдутся и внутренности вывалятся наружу. И все-таки огромным усилием воли она спустилась в вестибюль и поковыляла к выходу.

– Ты поосторожнее, – увещевал ее Рыжий. – Спускайся потихоньку, держись за перила.

Ему хотелось помочь соседке по палате, но он сам был прикован к постели и не мог даже пошевелить ногой, все его тело покрывали бинты. Больно было смотреть на Луну, так дорого платившую за то, чтобы дочку не приносили в больничную палату. Он видел, как она борется с болью, стонет во сне, плачет потихоньку в подушку, укрывается с головой больничным одеялом, чтобы никто не услышал, но он все видел и слышал – и очень ее жалел.

Луна вышла на улицу как раз в тот момент, когда появился Давид со мной на руках. Увидев меня, она глазам своим не поверила, так я выросла. Она протянула руки, но, как только отец передал ей меня, я стала плакать и брыкаться, отказываясь идти на руки к собственной маме. Луна уже успела забыть сцену, которую я закатила в прошлый раз, когда меня к ней принесли, и стояла растерянная и опечаленная.

– Она не узнает меня, – сказала она с горечью. – Она понятия не имеет, что я ее мать.

– Она долго тебя не видела, – утешал ее Давид. – Дай ей привыкнуть, все уладится.

Но Луна не могла скрыть боли и разочарования.

– Ну что ж… Главное, что Габриэла здорова и за ней хорошо ухаживают.

– Не беспокойся, моя красавица, за ней все ухаживают: твоя мама, сестры, соседки. Ее все любят, такую чудесную девочку.

– Да, – пробормотала Луна, – чудесная девочка.

– Она похожа на тебя как две капли воды, все это говорят. Глаза, волосы, ямочки на щеках. Вылитая маленькая Луна.

– Да, вылитая маленькая Луна… – моя мама силилась сдержать слезы. – Все, идите. Идите и приходите еще раз. Я устала, я поднимусь в отделение.

Давид поцеловал маму в щеку и в последней отчаянной попытке обратился ко мне:

– Ну боника, ну куколка, скажи «мама», как ты говорила дома, скажи, моя девочка!

Но я, скривившись, отказалась повторять «мама» и расплакалась еще громче.

– Ладно, Давид, забирай ее домой, – сказала мама.

– Я просто хочу, чтоб она с тобой познакомилась, чтобы знала, что ты ее мама…

– Она будет знать. Вернусь домой, и все наладится. А сейчас забери ее, мне нехорошо, когда она так плачет.

– Береги себя, – сказал он. – Я приду завтра.

Давид еще раз поцеловал жену и вышел из больничных ворот. Он был разочарован встречей мамы с дочкой, но твердо решил не отступать. Нужно все равно приходить к Луне с Габриэлой, девочка должна привыкнуть к своей маме; не может же она плакать при встрече каждый раз, точно видит чужого человека.

А Луна с большим трудом поднялась по лестнице, доковыляла до своей палаты, до своей кровати, забралась под одеяло, не снимая халата, и укрылась с головой. – Луна, все в порядке? – спросил Рыжий.

Она не ответила.

– Ну как прошла встреча с дочкой? – продолжал он допытываться.

– Она даже не знает, что я ее мама, – пробормотала Луна. – Я для нее чужой человек.

– Это естественно, она же не видела тебя много месяцев, – пытался он ее утешить.