У Курчаева опустились руки.
— Ладно, — согласился он. — Пусть приедет Окунь и рыбаки с сетями. Я им за это заплачу.
Но не всё ли равно теперь, кто бы ни приехал. Если бы утопленника и нашли, его нельзя было бы вернуть к жизни.
Занятый разговорами с рыбаком, Курчаев не видел, что творилось с Ольгой, и только теперь оглянулся, слыша встревоженные голоса.
— Пустите… Пустите… — хрипло настаивала Ольга вне себя, порываясь броситься в воду за Серёжей. — Я найду его… Пустите… Пустите…
Её с трудом удерживали королева и Маркевич.
— Пустите… Пустите… — повторяла она и, оттолкнув обоих, очутилась у воды.
Курчаев бросился к ней и вовремя удержал её сильными руками.
Она снова забилась, стараясь вырваться и всё повторяя одно и то же слово «пустите» и, обессилев, вдруг истерически беспомощно зарыдала.
Прибывшие вскоре вместе с Окунем рыбаки напрасно искали утопленника сетями и баграми. Напрасно и Окунь показывал своё искусство, ныряя, как дельфин, и даже для чего-то кувыркаясь в воде. Утопленника не было.
— Надо полагать, его вниз снесло. Экая быстрина-то! — говорили рыбаки.
— Сила!
— А то под корягой застрял. Вся река в корягах: вон сеть-то, как порвали. Заплатит ли ещё? — сомневался тот же рыбак, искоса поглядывая на Курчаева.
— Заплатит… Богатый, слышь… Архитекторов брат…
— Через три дня выплывет.
— Как пузырь в животе лопнет, так беспременно выплывет.
— Лови его… А может, он во-о где отседова будет через три дня-то!.. — неопределённо махнул он рукою вдаль. — На Светлой…
— А то ещё дальше.
— Не… Беспременно за корягу заденет. Этак же летось было… — начал рассказывать Окунь, но его перебили…
— Айда вентеря ставить! Время.
Пылающий закат обнял небо и деревья, и воздух и реку. Всё вокруг приняло золотисто-розовый отсвет, точно оделось в праздничную воздушную ризу для вечерней молитвы. Река бережно и нежно хранила отражения розового неба и точно впитавших в себя этот волшебный и чарующий блеск деревьев. Казалось, она перестала струиться, замерла, боясь шевельнуться, чтобы не нарушить этого очарования… Бог весть откуда взявшиеся перистые облачка, точно наваленные грудой лепестки роз, рассыпались и таяли высоко в небе.
Вечерняя тишина была полна кротости и мира, и её неприятно нарушали сдержанно-встревоженные голоса и движение на песчаной косе, где среди шевелившихся людей всё ещё горел костёр и кипела в чайнике вода, с болтливым бульканьем поднимая его крышку и падая из носика пузырчатыми капельками на горящие головни.
Окунь давно уже посматривал на чайник и наконец не выдержал.
— Невредно бы чайку горяченького… Продрог я больно! — ёжась для пущей убедительности, деликатно заявил он своим.
— Н-ну!.. — строго прикрикнул на него отец, указывая глазами на поражённую горем сестру утопленника. — Собирайся-ка лучше.
Курчаев дал свой адрес рыбакам, и они уехали на работу, посоветовав ему на всякий случай обратиться на спасательную станцию, если желательно найти утопленника.
— Это дело не наше, а спасатели на то и приставлены, чтобы утопленников вытаскивать.
Они снялись и уплыли, и на песке сразу стало ещё пустыннее и печальнее.
— Мама… Бедная мама! — вырвалось из помертвелых губ Ольги. — Утонул, и тела не нашли…
— Я могу сейчас съездить за спасателями, — предложил Курчаев. — Не хотите ли поехать со мною?
— Нет, я не уйду отсюда до тех пор, пока его не найдут, — ответила Ольга. — Вот надо бы как-нибудь предупредить брата.
Её умоляющий взгляд обратился к королеве.
Та поняла её и, как ей ни было тяжело, согласилась и стала завязывать жгутом свои сильные распущенные и всё ещё влажные волосы.
— И вы уезжайте с ними, — сказала Ольга Маркевичу. — Я здесь посижу одна, пока приедут спасатели.
— Нет, нет, как можно? Я вас не оставлю одну.
— Конечно… Конечно… — поддержал его Курчаев. — Я вот только отвезу Зою Дмитриевну, позову спасателей и, самое позднее, через три четверти часа буду здесь.
Ольга покорилась, хотя ей очень бы хотелось остаться совсем одной и так неподвижно сидеть у холодной и движущейся могилы брата.
Курчаев с королевой сели в лодку, и лодка, покачиваясь, отошла от берега.
— Скорее возвращайтесь! — крикнул на прощанье Маркевич, которому немного жутко было оставаться здесь вдвоём с Ольгой, но об этом лишнее было напоминать Курчаеву.
Он взмахнул вёслами раз-другой, и лодка скрылась за поворотом реки. Только всплески весел доносились ещё долго в вечерней тишине, но чем дальше, тем глуше. Наконец их совсем не стало слышно, и тишина кротко стояла на реке, начинавшей терять свой золотистый румянец, также как небо, деревья и облака, казавшиеся теперь фиолетовым дымом.
Королева успела в город засветло. Хотя она была убеждена почти, что Алексей не возвращался ещё с прогулки, тем не менее она прежде всего решила отправиться на дом.
Вечерело, когда она входила во двор их квартиры. Окна были не освещены. В сероватом сумраке у одного из открытых окон она увидала старуху Кашневу.
Мать сидела, подперев руками свою крупную седую голову, и ждала своих детей.
Сердце королевы так мучительно сжалось, что она должна была остановиться в нескольких шагах от неё.
Но старуха уже заметила барышню и, оживившись, ласково подозвала её к себе.
