Королек - [52]

Проникнуть внутрь было затруднительно, но не невозможно. Каждую ночь, когда уезжали машины посетителей, всех львов и львиц патрули на «лендроверах» загоняли в ночные вольеры и запирали. После заката загон был свободен от львов – раз в два-три часа снаружи периметра проезжали патрульные с дробовиками и винтовками.

Гримстер собрался идти сегодня ночью. Луны не будет – и хорошо. Он уже в четвертый раз рассматривал местность, и все подробности отпечатались в памяти – склоны и провалы в земле, расположение каждого дерева и куста.

Гримстер выехал из парка, на тихом проселке остановил машину и начал доставать все, что купил утром в Лутоне: сотню ярдов тонкой, крепкой нейлоновой веревки, рулетку, моток толстой, но гибкой проволоки и остро отточенный нож. В машине остались заточенная саперная лопатка и кусачки. Гримстер взял моток веревки и начал резать ее и связывать куски. Он увлеченно работал в уединении – только птицы перекликались и иногда шуршал кролик в зарослях утесника, – припоминая, когда в последний раз ему доводилось этим заниматься. В Веллингтоне, с Гаррисоном, после долгих усилий они наконец навязали петель и узлов, получив длинную веревочную лестницу – мальчишки собирались свесить ее с края местного карьера, чтобы добраться до гнезда пустельги, где появились птенцы. Гаррисон, даже в те дни большой и грузный, с огромным трудом спустился по лестнице… Гримстер и сейчас помнил ругань друга, когда тот обнаружил, что они опоздали и птенцы покинули гнездо. Всю школьную жизнь Гаррисон страстно мечтал поймать молодую пустельгу и дрессировать ее, всю жизнь его тянуло к запретному и опасному… Запутавшийся, самодостаточный Гаррисон, который недавно положил конец их дружбе.

Гримстер потратил два часа; потом забрался на сосну и привязал один конец лестницы к ветке, проверяя каждый узел, каждую ступеньку. Он давно привык ничего не упускать.

…И все же ни один человек не может жить изолированно, оставаться самодостаточным – даже самый осторожный и предусмотрительный. Сколько бы он ни проверял, ни узнавал, всегда остается вероятность ошибки – там, где приходится сталкиваться с другими людьми. Гримстер тщательно готовился к ночному походу, все проиграл в своем воображении, знал заранее каждый шаг. Он наблюдал и выспрашивал. Однако всегда найдется вопрос, на который был дан неполный ответ – без злого умысла, просто отвечающий не видел за вопросом истинного смысла. Правда, что каждый вечер львов загоняют в вольер и запирают. Так и сделали, пока Гримстер и Лили пили кофе после ужина в гостинице. Но у каждого правила бывают исключения. Когда у львицы начинается течка и у самца собственнический инстинкт достигает пика, самца в ночной вольер не запирают, потому что он будет бросаться на любого, кто подойдет близко к его львице. Льва оставляют в одиночестве снаружи. И в эту ночь, окутавшую склоны в львином загоне, один лев остался незапертым. Он лежал под деревом на дальней стороне загона, за песчаным холмом с боярышниками, недалеко от ночных вольеров, протянувшихся вдоль внутренней ограды.

В десять вечера Гримстер вышел из гостиницы, надев под пиджак темный свитер. Он оставил Лили в холле, сказав, что ему нужно ехать на встречу по поводу извлечения чемоданчика. Ждать его не нужно, вернется поздно.

Лили сидела в холле, читала книгу и спорила сама с собой – выпить ли еще, прежде чем ложиться спать. В конце концов она решила себя побаловать. Она проделала такой путь от прилавка в Акфилде! Наивная провинциалка стала искушенной женщиной, поездившей по миру и вовлеченной в такое увлекательное дело, что у остальных посетителей в холле глаза на лоб полезли бы, если бы они проведали. Она выросла и изменилась. Теперь она личность, жизнь добра к ней и, несомненно, будет еще добрее. Это начал Гарри – и она будет всегда ему благодарна. Но и только. Место Гарри занял Джонни – и, безусловно, подумала Лили, перемены к лучшему. Гарри бывал непредсказуемым и неразумным, а Джонни прямолинеен и внимателен. И тело у него другое: у Гарри тело было мягкое, почти женственное, а у Джонни мышцы тугие и крепкие… Лили прикрыла глаза, трогая пальцами рюмку ликера «Гран-Марнье», и вспоминала тело Джонни, вспоминала, как они занимались любовью, пока не осадила себя. Вот еще, кто-нибудь может решить, что ее интересует только это. Нет, Джонни – настоящий мужчина во всем, ее привлекают его характер, доброта и внимательность. И в отличие от Гарри он джентльмен, сразу видно. Как сразу видно, что миссис Хэрроуэй – леди. Несомненно, скоро Джонни расскажет ей о своей семье, школьных годах, университете – обо всем… Времени полно. Торопиться некуда. Не нужно приставать с расспросами. Джонни не такой человек. Все в свое время. Даже ожидание приятно. Лили представила, как он рассказывает ей о Вальде… останавливается, чтобы понять – нет ли в ней ревности. Ни следа. Внимательно слушая, она не будет думать, какое сделать лицо, какие говорить слова. Слова придут сами, потому что она любит Джонни и понимает его. Правда. Не важно, что все началось с дурацкого гипноза; она не знала, когда догадалась, в чем состоит блок, однако благодаря здравому смыслу выбрала правильный момент, пусть даже Джонни и подумал, что она торопится… любовь должна как-то начаться. И теперь, вспоминая, Лили была уверена, что все началось, как только она увидела его, сильного, аккуратного, ухоженного – и будто есть в нем что-то, что отталкивает грязь и пыль. Конечно, когда она получит деньги за бумаги Гарри, нужно быть осторожной. У мужчин собственная гордость. Джонни обеспечен, но у нее будет больше… намного больше. Может, он надумает оставить государственную службу, может, он втайне о чем-то мечтает – у большинства мужчин есть мечта. Она поможет ему обустроить ферму или еще что-нибудь. Лили быстро представила ферму, где солнце сияет все лето, и квартиру в Лондоне – когда им надоест и захочется перемен. Господи, какая она счастливая, далеко-далеко от Акфилда и грязных парней с суетливыми руками. Такая жизнь не для нее, это ясно… У нее явно благородное происхождение.