Король - [8]

Розенов (вне себя). Сама ты бессовестная! Не смей так разговаривать со мной… (Готов броситься на нее.)

Женя (вскрикнула). Вон, вон!..

Александр (быстро входит. Он в черной косоворотке, подпоясан шнурком). Что тут за крик? Как вам не стыдно? Яков, Женя!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

^{Окраина. Низенькое одноэтажное строение. Слева уголок улицы – темный, неприветливый. Смутное очертание руин. Из тьмы выплывают тени людей и исчезают. Далеко на небе застыл тонкий рог луны. Силуэт мельницы и ее трубы отчетливо выделяются и как бы царят здесь. Поверх руин справа и далеко дом Гросмана. Окна освещены. Вся картина мрачная, тяжелая. Квартира Эрша. Небольшая комната с одной дверью направо в кухоньку. Слева длинный портняжеский стол. Эрш в очках, разложив на столе шубу, стоя работает. В правом углу сапожник Шмиль прилаживает подметку к башмаку. Перед ним низенький столик, покрытый кожей. На столике сапожный инструмент. Недалеко от Эрша на скамеечке сидит Бегя и клеит коробочки. Жена Эрша, Роза, высокая старуха с пергаментным лицом, в цветной косынке, вяжет чулок. Посреди комнатки стол, за которым сидит старший сын Эрша Мирон и ужинает. Комната освещается двумя лампами. Одна висит на стене над Эршем, другая, маленькая, на кожаном столе Шмиля. Остальная обстановку жалкая. На полу сор. Чувствуется теснота, спертый воздух и труд. Два оконца заклеены бумагой; оба выходят на улицу.}

Эрш (режет ножницами). Такого времени я не запомню. Вот тебе и время. Чтобы еврей шел против еврея Этого никогда не было. Бывало, случится, рабочий поспорит с хозяином. Так поспорит. Чем же кончалось? Хозяин выгонял рабочего, и был конец, и было тихо…

Мирон (ест). Это время уже не вернется.

Бетя. Сварила я хороший клейстер. Придется-таки его выбросить. Я его слишком рано сняла с огня.

Роза (почесала спицей в висках). Когда вы все летите… Что такое? Горит? Нигде не горит. Сделала бы медленно – не пропал бы материал.

Бетя. А ты хочешь отдыхать? Я тоже хочу. Может быть, меня колет во всех местах от сидения. Наработалась как хорошая лошадь за целый день – пусть хоть вечер будет моим. Нет, вечер есть у господ… Разве у меня не такая же душа, как у них? Но нет. Работай и работай.

Роза. В твои годы я работала двадцать четыре часа в день. Раскричалась!..

Бетя. Ты много выиграла от этого. Посмотри-ка, в каких палатах ты живешь. Отложила тысячи на старость. Отец не работает, мы не мучимся, ты сохранила здоровье и совсем не кашляешь часами по ночам. Не говори глупостей. Ты и теперь живешь, только чтобы служить… этим зверям.

Роза. Что правда, то правда. Кашель таки добивает меня, но я не жалуюсь.

Бетя. Всякий знает, что ты выжила из ума. Стану еще тратить время на разговоры с тобой. (Выходит и уносит кастрюльку с клейстером.)

Роза (качает головой). Вот и разговаривай с ними. Я сумасшедшая!.. Почему не они? Если я не ненавижу город и богачей и не кричу, что их нужно уничтожить, то меня нужно выкинуть в сорный ящик.

Эрш. Зачем эти пустые разговоры? Дай работать спокойно. Богатый должен быть богатым, а бедный – бедным. Возьми, Роза, парусину и намочи ее. (Достает из шкафчика парусину.) Так должно быть. Сколько мир существует – так было. И больше не о чем говорить. Есть сильные звери и есть слабые животные.

Роза. Дай уже парусину. Я едва на ногах держусь.

Замученные руки, умирающие ноги и яма перед глазами.

Им жалко? Есть большой сын, но он ест. Возьми ты парусину и намочи. Разве для моих рук выжать из нее воду?

Мирон. Вот покушаю и сделаю.

Шмиль (говорит в нос). Сядьте же, Роза. Что вы всегда торопитесь? Говорят же вам, что сделают.

Роза. А я не хочу. У нас разве их сердца? Мне ведь его жалко. Каждой косточки Мирона мне жалко. Вот мой Михель еще в солдатах. Оторвали бедненького от жены, от детей. Война уже кончилась, а он все еще где-то пропадает. Жена и дети умирают с голоду, лежат на наших плечах. А кто плачет по ночам? Мать!.. Они могут быть только… демократами…

Бетя (возвращается). Теперь клейстер хорош. Если меня не будут отрывать от работы, то я через два часа кончу. Который час? (Садится.) Спина ноет так, что не могу и разогнуться.

Роза. Но я все-таки не могу тебе помочь. Я не понимаю этой работы. И руки дрожат. Возьму картон в руки и так его верчу, и так, – что я могу понять?

Бетя. Тебя никто не просит.

Эрш. Ну иди же. Ты только намочи парусину, а я ее уже сам выжму.

^{Роза медленно, шаркая, выходит.}

Бетя (работает). Сегодня забастовали на чайной и на пробочном заводе. Хотела бы знать, когда уже это начнется и у нас? Никогда не начнется. Разве наши девушки люди? Это скот. Кажется, я раньше поседею, чем наши сделаются сознательными.

Эрш. Попросил бы тебя не рассказывать о забастовках. Не хочу слушать в моем доме озабастовках. Они у меня уже вот где сидят. Пусть делают что хотят, лишь бы я не знал этого. Ты смеешься, Мирон? Работаешь и умираешь с голоду, но что будет, когда и работать перестанете? Спасибо Гросману за шубу. Мы еще им только и держимся.

Мирон. Перестань, отец. Дай ей рассказать. Ты уже пожил, а мы только начинаем… Разве речь идет только о нас, о ней, о тебе или обо мне? Речь идет обо всем рабочем классе, о счастье всего народа. Разве ты не видишь и не понимаешь, что кругом происходит?