Король-Воитель - [28]

Мне показалось, что будет неуместным признаваться в том, что я видел Никею лишь через окошечко арестантской кареты, да и то непродолжительное время, которое потребовалось мне, чтобы пробежать по нескольким ее улицам с мечом в руке, и боюсь, что большая часть того, что я наговорил ей, опираясь на воспоминания довоенных времен, оказалось возмутительною ложью. Но девушке, похоже, понравились мои выдумки. Другие разговаривали о своей работе, о посеве и уходе за растениями, а я слушал их и чувствовал себя счастливым, как будто вернулся во времена своего детства в Симабу, где об убийстве говорили лишь в том смысле, что, дескать, стоит ли деревне забить на мясо дойную корову, которая от старости уже перестала давать молоко.

Мы закончили трапезу, и несколько младших девушек убрали наши тарелки. Среди тех, кто прислуживал, оказалась Стеффи со своей подругой Малой; забирая мою тарелку, Стеффи подмигнула и улыбнулась мне, как будто мы с ней владели какой-то общей тайной.

На десерт были поданы зимние дыни и пирог из кисловатого граната.

— Я сохранила фрукты прошлого урожая, — не без гордости сказала Гунетт, — при помощи заклинания, которое сама изобрела, вспоминая работу более опытных провидцев. Я только начинала свое ученичество, когда мы… когда я оказалась здесь.

Оба блюда оказались превосходными на вкус.

— У нас есть немного бренди, — продолжала она, — которым мы торговали во время войны. У нас уже есть виноград, выращенный на привившихся черенках, но вина мы делать пока что не можем. Так что не желаете ли отведать бренди?

— Нет, благодарю вас, — отказался я. — Я вообще не пью спиртного.

— Отлично! — воскликнула Марминилл.

— Вы не одобряете алкоголь? — поинтересовался я.

— В общем, ничего не имею против. Но он сокращает вечера.

Я не понял, что она имела в виду, но не стал пытаться выяснить этот вопрос.

Когда мы разделались с десертом, Гунетт сообщила:

— Мы могли бы попытаться жить здесь как одна семья, но вообще-то мы не из тех, кто любит после еды сидеть вместе, петь и рассказывать сказки.

— Особенно, — с широким зевком добавил Эдирне, — если учесть, что эти проклятые куры начинают с самого рассвета квохтать, требуя еды.

Местные жители разбрелись по своим хижинам, а я в обществе Марминилл не спеша шел по направлению к околице.

В окрестностях стояла полная тишина; единственными звуками, нарушавшими безмолвие, были потявкивание лисы где-то в отдаленной роще да басовитое уханье вылетевшей на охоту совы.

— Вы правильно сделали, — сказал я, — что уехали из города.

— Я этого почти не помню, — ответила Марминилл. — Мне было всего лишь пять лет от роду, когда родители привезли меня сюда из Сикогнара. — Она посмотрела на опускавшееся к горизонту солнце и добавила с лег кой задумчивостью: — Вероятно, вы правы. Но все же как хорошо было бы знать хоть что-нибудь об остальном мире.

— В эти дни, — сказал я, надеясь, что не покажусь напыщенным балбесом, — по моему мнению, лучше иметь свой собственный мир и позволить большому миру крутиться самостоятельно. Это куда безопаснее.

— Возможно, — согласилась она. — Но иногда случается так, что большой мир настигает тебя, хочешь ты этого или нет.

Я раскрыл было рот для ответа, но потом решил про молчать.

— Не хотите узнать, где вы будете спать? — спросила моя рыжая спутница.

Я забрал из бани свой мешок и не успевшую просохнуть одежду, и спутница подвела меня к маленькой хижине на краю деревни. В ней было единственное окно, наглухо заделанное решеткой, и двухстворчатая дверь. Обстановка внутри оказалась на удивление небогатой: неожиданно большая кровать и два длинных деревянных сундука, выполнявших роль невысоких столов. Марминилл зажгла свечу, и в домике воцарилась неловкая тишина. Я потянулся, услышал, как связки в плечах захрустели после непривычной работы, и потер шею рукой.

— Хотите, разомну вам шею? — спросила Марминилл. Я удивленно взглянул на нее. — Я очень хорошо умею расслаблять мускулы, — пояснила она.

При свете свечи, к которому добавлялся тусклый закатный свет из окна, она казалась очень хорошенькой.

— Если вас это не затруднит.

— Тогда лягте, пожалуйста, — попросила она. — На живот.

Я повиновался, а она села мне на поясницу, и ее руки начали мять мне спину. Это было очень, очень приятно.

— Не могли бы вы… снять рубашку? — проговорила она, и ее голос прозвучал низко и чуть хрипловато. Она соскользнула с меня, а я снял рубаху и отложил ее в сторону. Затем я услышал шелест ткани, и девушка вновь уселась на меня. Но на сей раз вместо материи я почувствовал шелковистую кожу, нежное прикосновение волос, а действия ее больше напоминали ласку, чем настоящий массаж. Мы с ней как по команде задышали чаще.

— Не могу сказать, чтобы это и впрямь расслабляло мои мускулы, — сказал я. — Но по крайней мере один из них, похоже, наоборот, затвердел.

— Неужели? — прошептала она. — Тогда, может быть, ты перевернешься на спину, и мы посмотрим, что же можно сделать?

Она вновь соскользнула с меня, и я послушно перевернулся. Девушка стояла рядом со мной, совершенно голая, и я увидел, что соски на ее грудях затвердели. Она наклонилась, расстегнула, а затем стащила с меня штаны. Мое оружие торчало, словно железная палица.