Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [74]

И вскоре шепоток о советском конфиденте пошел по всему «официозному» Тайваню.

В принципе, пересечься с тайваньскими парламентёрами Луи мог в любой точке мира — в Европе, Америке или той же Японии, но важен был символизм жеста. «Ван Пин» обедает в ресторане Friends of China Club, расплачивается кредитной картой Diners Club и, чтобы окончательно убить вероятность остаться незамеченным, шлёт открытки друзьям за границу, которые, в свою очередь, быстро достигали «промежуточных» адресатов. К тому же Виктор изъявил желание поездить по острову: во втором главном городе Тайваня — Гаосюне — его несколько раз «поймали» в объектив фотоаппарата: это Виктору и было надо!

«Окучивал» его глава Правительственного информбюро в ранге министра Вэй Цзинмэн, который вёл подробный дневник пребывания «господина Ван Пина» на Тайване, словно чуя историчность происходящего. В 1995 году эти записи были опубликованы в Тайбэе на китайском языке под названием «Советский секретный агент на Тайване». Вот что, скажем, происходило 25 октября 1968 года:

«Мы с Луи заговорили о том, что нам, китайцам, стыдно за банду Мао. Он признал, что когда русским людям указывают на проявления дикости, отсталости, он испытывает схожие чувства. Потом г-н Е Сянджи спросил его, что он думает о континентальном Китае? Он ответил: «Эра диктатур прошла, Сталин умер, Мао Цзэдуну тоже недолго осталось, к тому же он уже порядком сошёл с ума». На вопрос: «Что Вы думаете о Тайване?» Луи сказал, что «хотя Тайвань только развивается, однако во многом превзошёл Японию, и что он здесь чувствует себя более непринужденно». И добавил: «Вы, тайваньские китайцы, очень умны, вежливы, смекалисты».

Мне также доложили, что сегодня Луи:

— отправил письма в Москву;

— направился в английское консульство; служащий консульства уговорил его уйти как можно скорее. В филиппинском консульстве также испытали изумление».

Как же он хотел наследить!

И вот в коммунистический Пекин летят шифрограммы: «Москва послала на Тайвань своего эмиссара!»

Ещё до прилёта Луи попросился на приём к Чан Кайши. Сам генерал, ставший к тому времени генералиссимусом, уже редко принимал кого-либо и что-либо, кроме пилюль, и, что называется, «едва фокусировал», доживая свой век на пожизненной президентской должности. Тайваньской армией, министерством обороны и спецслужбами ведал сын Чана — Цзян Цзинго, который фактически курировал многие аспекты оперативного управления страной. Он-то и примет господина «Ван Пина».

«Подсунуть» старшего сына московскому гостю было, с одной стороны, по восточной традиции, знаком уважения. Но это был и другой сигнал — о том, что лёгким разговор не будет. Ведь тайваньские власти знали, что Луи знал биографию Цзян Цзинго.

В 1925 году, на волне всемирной популярности марксизма и дружбы партии Гоминьдан с коммунистами, Цзян едет учиться в Москву в Академию Фрунзе, где берёт себе имя Николай Владимирович Елизаров и вступает в компартию. В начале 30-х как пламенный большевик принимает участие в коллективизации в Московской области (сёла Большое Жоково и Большое Коровино). Потом уезжает в Свердловск, где работает на Уралмаше, а затем становится во главе редакции заводской газеты «За тяжёлое машиностроение». Чтобы обрусеть окончательно, надо ещё жениться на русской, и в 1935 году он берёт в жёны заводчанку Фаину Вахреву[57]. Семейное счастье в Советской стране было недолгим: в 37-м вместе с остальными интеллигентами, рабочими, колхозниками и партийцами Цзяна-Елизарова арестовывают и выпускают на родину только после вмешательства отца.

Из всего советского к моменту встречи с Луи у Цзяна не осталось ничего, кроме жены. Человек, которому Большое Жоково и другие сталинские прелести встали поперёк хребта, теперь должен был оказать высочайшую любезность гостю и заговорить с ним по-русски. И вот, они встретились: «Ван Пин» и «Николай Елизаров».

Это было 29 октября 1969 г.: в дальнем уголке земного шара, на излёте Азии, «там, где кончается география», происходила одна из самых таинственных встреч в послевоенной истории, не воспетая в шпионских романах, не обсосанная впоследствии толпами «исследователей». В соответствии с восточной иерархической моделью, если к чужестранному «просителю» отношение недоверчивое, большой китайский начальник должен принять его в последний момент (мол, «так уж и быть»), демонстрируя тем самым сюзеренитет. Цзян согласился на встречу с Луи лишь как с «зарубежным журналистом»: его, мол, интересует, что происходит в Советском Союзе, что изменилось за тридцать лет, что слышно с китайской границы. И в ходе встречи эти моменты занимают большую часть беседы.

Однако ж, помимо общего русского, Луи пытается найти с визави и общий политический язык, передавши — естественно, неофициально — посыл Москвы: ««Песчаный марксист» Мао Цзэдун зарвался, от него тошно и вам и нам, так давайте забудем на время распри и найдём способ, как свернуть ему шею. Ваш лучший друг — Америка? Что ж, прекрасно, они тоже будут рады, так как он давно достал и их тоже. Вы не хотите конфронтации? Да вот, мы тоже её не хотели, но не мы напали на китайскую территорию, а они — на нашу. Может Вы, това…, простите, господин Елизаров, забыли, как китайцы обстреливали ваш остров Цзиньмэнь в 1959-м советскими артиллерийскими снарядами? Вспомнили? В общем, так: если вы надумаете выполнить свой исторический завет «вернуться на материк» и «ликвидировать бэйпинский режим», мы не будем вам мешать. А может, даже и поможем…»