Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [63]

Чуть менее дорогими, но всегда лакомыми были для журналистов «интервью с экс-великими», если, конечно, это действительно «эксклюзив»: то есть ты первый и до тебя никому. В девяностые — нулевые годы эти медиа-камбэки отставных властителей мира подешевели по сравнению с предыдущими тридцатью годами — великие вымерли. В конце же шестидесятых, когда телевидение уже было «важнейшим из искусств», первые киносъёмки бывшего лидера ядерной державы ценились на вес золота. То, что они были из-за «железного занавеса», делало их платиновыми. А то, что мир мог впервые увидеть живого, здорового властителя СССР в отставке, но не через решётку, придавало таким кадрам стоимость бриллиантов. Это на языке прессы — «мегаэксклюзив».

Теперь замолвим словечко о том, как такие «мега» добываются.

Можно, конечно, запросить контакт с неким «бывшим» через официальные структуры, но таковые существуют, как правило, чтобы контакт не состоялся. Да и какой же это эксклюзив, если ещё триста таких же умных пойдёт той же дорогой? И можно ли представить, что в Кремль в 1966 году приходит письмо из американской телекомпании NBC с просьбой предоставить press-opportunity[46] с мистером Никитой С. Хрущёвым? Нет, это вариант для слабаков.

Но есть и два других, оба — чудовищно трудоёмких. Первый — «окучивать» клиента или его ближний круг самому, втираться в доверие, становиться чуть ли не родным, и тогда есть шанс, что тебе перепадёт. Второй — найти посредника, которого придётся щедро «не обидеть»: он, в свою очередь, опять-таки на журналистском жаргоне, «имеет доступ к телу» и послужит соединительным звеном.

И, наконец, ещё один нюанс. Оба метода попадания к такому «клиенту» обладают едва различимым, но характерным запашком: будущий герой публикации (фильма, передачи и прочего) не умом, а сердцем не до конца понимает, что используют-то его «втёмную» или как минимум «в серую». Да, он знает, что, пуская к себе репортёра Сидорова или репортёра Смита, совершает акт паблисити, однако ж подсознательно всё ещё уговаривает себя, будто это интервью «для Сидорова» («для Смита»), будто он у этого Сидорова «на гарантии» и беседа ограничена некими доверительно-союзническими допущениями.

Но для Сидорова-Смита «наша маленькая тайна» заканчивается, как только он покидает дом «клиента». Теперь материал надо как можно выгоднее «продать», в смысле — препарировать и презентовать. Тут-то и появляются анонсы и рубрики вроде «шокирующие откровения» и «сенсационные признания». Сюда же подмешиваются и высказывания врагов героя, о которых он не подозревал, а сам репортёр Сидоров-Смит как действующее лицо беседы вообще может ретироваться. Доверчивый «бывший» в эфире или публикации предстаёт во всей подноготной красе. Упредить от такой аберрации может либо натренированный медийный ум самого героя, либо высококлассный пиар-советник. И больше ничего.

Ни того, ни другого у пенсионера союзного значения Никиты Сергеевича Хрущёва в 1966 году не было.

Но у него было желание «ещё повоевать», и оно затмевало все остальные «если». Так сложился медийно-коммерческий четырёхугольник: есть собственно «товар» (Хрущёв), который не против; есть «покупатель» — западные телезрители; есть продавец — американское телевидение, а именно телеканал NBC. Не хватает только одной золотой вершины этого четырёхугольника — того самого посредника, «связного», «трансформатора», который замкнёт цепь. Виктор Луи, повторим в сотый раз, был гением места и времени.

Рассказывают, что идея оформилась, когда он побывал на популярных в то время «закрытых просмотрах» в одном из московских домов творчества — показывали что-то о фронтовых генералах, рассказывавших свою, а не государственную, правду о войне. Луи, несмотря на кажущуюся «тефлоновость», умел был растроганным. Римма Шахмагонова его поддевала: «Удав прослезился». Неизвестно, как у удава, но у этого хищника такое было искренне. Эмоциональный touch мгновенно слился с инстинктом игрока: надо брать! Через несколько часов Луи уже набирал номер Льва Петрова, зятя Никиты Сергеевича.

С этим спокойным, интеллигентным человеком, литератором и переводчиком, женатым на удочерённой внучке Хрущёва Юлии, Луи был знаком некоторое время. Теперь он убеждал Лёву, как его оригинально называли друзья, что его тесть — величайшая личность, незаслуженно забытая, а он, Луи, обязан ему тем, что может сейчас ходить на закрытые показы, звонить Лёве и ездить за границу, как к себе в Баковку. «Удав» не кривил душой: если бы не Хрущёв, срок Луи закончился бы только в 1972 году, да и после этого он не смог бы вернуться в Москву.

Лёву уговаривать было не надо — надо было, чтоб он, Лёва, уговорил «старика».

Самый высокопоставленный пенсионер страны за всю её историю (до 1991 года, когда такой статус появится у Горбачёва) жил в Петрово-Дальнем, обычно принято добавлять — «затворником». Это неверно: затворник затворяет себя сам, Никита же Сергеевич не был создан для скита, его, напротив, тянуло на простор. КГБ его тоже формально не держал под домашним арестом. Но всё было в режиме полутонов: пока он вёл себя тихо, «девятка» (ныне ФСО) его как бы «охраняла», но как только нарушал тишину, она превращалась в подобие наружки.