Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [48]

Тарсис действительно канул в небытие: о нём редко вспоминали в конце 60-х, не вспоминали в 70-х и вовсе вычеркнули из памяти в начале 80-х. Валерий Тарсис получил паспорт своей исторической родины, Греции, без особого успеха пытался ещё что-то писать и умер в забвении в 1983-м в Берне. В психиатрической больнице.

Так впервые в послевоенной советской истории к противнику режима были применены принципиально иные методы воздействия, не связанные с физическими. Тарсис был «переигран». Более точный смысл передаёт английское слово outmaneuvered — дословно «переманеврирован».

Не будем спорить с правозащитниками и родственниками ныне покойного Тарсиса, которые скажут, что писатель был оболган, утоплен во лжи, обманут и трусливо вышвырнут из собственного отечества: скажут и будут отчасти правы. Одно то, что Советское государство могло самовольно лишить человека гражданства, даже в нынешней России, полной бюрократического сюрреализма, воспринимается как абсурд. Однако ж нельзя мерить одним аршином советские порядки и гуманистические идеалы Запада. Альтернатива у советских диссидентов была очевидная: тюрьма, психушка или своевременный несчастный случай.

Виктор Луи добавил четвёртую опцию: наказание в виде пожизненного лишения актуальности. Как выражались иностранные комментаторы:

Валерий Тарсис. Один из первых диссидентов, кого В. Луи победил «своим способом» — вывез за границу и тем самым спас от тюрьмы и психушки.

Родственники Тарсиса по сей день считают Луи предателем

Проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о лишении В. Тарсиса советского гражданства

«То были методы незаконные, но некриминальные». Диссиденты, находившиеся «здесь» в коллизии с окружающей действительностью, «там» попадали в среду себе подобных и сливались с пейзажем. Нельзя долго выезжать на ненависти к советской власти: это быстро надоедает. Редко кому удавалось в своём изгнании на Западе сохранить актуальность — и это были лишь те, кто шёл вперед, генерировал новое, будоражил «оттуда» общественность на Родине. Солженицына, Бродского и Суворова и после эмиграции читали под одеялом.

Десяткам и даже сотням непокорных после «случая Тарсиса» было дозволено выехать за рубеж, как это называлось, «к своим заграничным хозяевам». Дальняя аналогия — в рассказе нашего современника Виктора Пелевина «История русского пейнтбола», где русская братва в лихие 90-е устала гибнуть на разборках и договорилась стрелять друг в друга не пулями, а шариками для пейнтбола: тот, в кого попали, должен был «по чесноку» продать бизнес и уехать за границу.

В «романтические» 60-е, а также в последующие сытные 70-е и застойные 80-е этот метод устранения оппозиции был фирменным ноу-хау Луи, примирившим гуманизм и тоталитаризм. Его формула — римейк ленинской: «Гуманизм это советская власть плюс экстрадиция недовольных из страны».

Вот и в 1967 году, после бегства сталинской дочки, Луи предстояло нейтрализовать её очень технично, безболезненно и желательно даже элегантно. Андропов, сеявший о себе слухи на Западе как о современном продвинутом любителе виски и джаза, был из тех, кто отчасти воспринимал чекизм как искусство. Просто косить неугодных, как это делали Берия, Ежов и Ягода, ему было бы неинтересно. Андропов — играл и переигрывал. И в этом смысле они с Луи прекрасно понимали друг друга.

Луи, подобно Шерлоку Холмсу, который, разгадывая преступление, закрывался в кабинете и курил трубку, тоже запирался в «конторе», всё обмозговывал и тоже курил. Если книга Светланы была политической информационной бомбой, то как можно заставить её механизм не сработать? Да в общем, никак: если она падает с неба, её с траектории не свернёшь, а когда упадёт, взрыв не предотвратишь. Но остаётся шанс: заставить детонатор сработать раньше, чем снаряд коснётся земли, сработать на опережение, спровоцировать фальстарт, вернее «фальшфиниш», и тогда разрушения будут минимальными — до земли долетят тлеющие обломки.

Так крупно он ещё никогда не играл, но помнил главную заповедь: делай, словно так всё и должно быть. Наглость — второе счастье. С Богом…

Прежде всего, ему нужен был экземпляр Светланиной рукописи: для КГБ это не составляло проблемы — забраться в девятый подъезд «Дома на набережной» и изъять пачку бумаги. Для Луи влезать, как вору, в чужой дом — это не его стихия (в конце концов он сидел не как уголовный, а как политический), это пусть делают специально обученные товарищи с Лубянки. Всего, по словам самой Аллилуевой, было три копии, одна их которых уехала в Индию, другая хранилась у друзей в Ленинграде, третья, благодаря Луи, оказалась в Англии.

Рукопись — это было уже кое-что. С этим можно начинать работать. Но для журналиста, поставщика сенсаций Аллилуева теперь была конкурентом, а конкурентов можно побеждать двумя способами: более выгодной ценой и более привлекательным товаром. Как книга Светланы может быть лучше книги Светланы? И может ли она быть вообще?

Оказывается, может и очень просто: «его» книга Светланы должна быть с картинками.

И вот Луи паркуется у знаменитого на всю Москву «Дома». Дом правительства, он же «Дом на Берсеневке», по названию Берсеневской набережной, он же сейчас просто «Дом на набережной» после знаменитого одноимённого трифоновского произведения. Теперь его официально считают не по набережной, а по улице Серафимовича, бывшей Всехсвятской