Король Шломо - [59]

 – поддержал Шломо.

Все четверо засмеялись, отпили вина и принялись за лепёшки.

Отряд городской стражи с факелами прошёл к Овечьим воротам, чтобы закрыть их на ночь. Ерушалаимцы, устав за день, ложились спать рано. Со стороны базара доносились только редкие крики ослов и верблюдов. Худой и Молодой поднялись, пожелали остальным тёплой ночи и заковыляли в темноту города.

Шимон и Шломо остались одни.

– Нам неведомо, как отвести беду, – думая о предупреждении Рыжего, сказал нищий. – И откуда она придёт, неведомо. Да и что есть беда на самом деле, мы не знаем. Всё накопленное – ерунда, и потерянное – тоже. Люди не успевают нарадоваться жизни. Если человек всё равно умрёт, для чего ему всё? – продолжал он рассуждать. – Зачем мы каждый день делаем одно и то же, поколение за поколением?

– Но ведь и солнце каждый день восходит и каждый день заходит, – сказал король Шломо. – Зиму каждый год сменяет лето, и не надоедает им! Это Господь учит нас: «Принимай жизнь такой, какой Я её устроил».

Шимон кивал, глядя в землю.

Глава 34

Королю Шломо исполнилось пятьдесят восемь. Волосы его поредели, спина ссутулилась, он стал быстро уставать и почти прекратил свои блуждания за стенами Ерушалаима. Начинало подводить зрение, и Шломо всё чаще обращался за помощью к писцам, когда ему нужно было что-то прочесть или написать. Однако мысли короля Шломо сохраняли ясность: он, как и раньше, с удовольствием беседовал с гостями, поражая их глубиной наблюдений за жизнью и неожиданностью умозаключений.

Бывало, иноземные собеседники короля иврим уже после встречи спохватывались, что он говорил с ними на их языке, легко и правильно. Все привыкли к этому, как и к рассказам, что так же свободно, как на разных человеческих языках, король Шломо говорит на языке животных, птиц, растений и даже беседует с Храмом.

Люди верили этим рассказам и не удивлялись.

Каждое утро после возвращения короля из Храма писец Офер бен-Шиши читал ему поступившую в Ерушалаим почту. В зале Престола рядом с креслом короля Шломо стояли советники Завуд и Ахишар.

– Царь города Газа просит считать его союзником и посылает тебе в жёны дочь, – сказал писец, просмотрев первое послание. – Есть донесение о кознях нового фараона Египта.

– Пропусти. Что там дальше?

– Старейшина из Моава просит считать его союзником, посылает тебе в жёны свою дочь и…

– Пропусти. Дальше.

Офер бен-Шиши взял следующий текст, и король Шломо обратил внимание на то, что он нанесён не на папирус, а на такой дорогой материал, как мрамор.

– Прочти, – велел король Шломо.

На мраморной табличке оказалось послание, в котором правителям разных стран на Плодородной Радуге сообщалось о судьбе претендентов на царский трон Вавилона – о всех одно и то же: «Умер у себя во дворце, не будучи болен».

И опять: «Царь города… просит считать его союзником и присылает тебе в жёны свою дочь…»

Король Шломо не слушал. Нет, он не дремал. Он думал о том, что сегодня к числу его жён добавятся новые. Иногда он поднимался на гору Покоя и беседовал с этими женщинами, расспрашивал их, откуда они пришли, и при этом вспоминал поездку в порт Эцион-Гевер, запахи нагретых на солнце корабельных досок, пропитанных оранжевым кипарисовым маслом, перекличку кудрявых темнокожих матросов, перегнувшихся через борт судна, видел клети с пантерами, чьи глаза горели зелёным пламенем. Жёны говорили со Шломо о своих богах, называли их имена, которые он даже не пытался запомнить, рассказывали шёпотом их секреты. Боги были разные и служили им по-разному, но Шломо понял, что любая жертва приносится для того, чтобы задобрить бога, приглушить страх человека перед неизбежностью смерти, выпросить если не вечную молодость, то хотя бы жизнь без болезней и огорчений. Своих богов женщины держали в скорлупе кокосовых орехов или в ларцах из сандалового дерева, доставали их и показывали Шломо. «Какие у вас праздники, чему учат детей?», – расспрашивал он, и жёны охотно отвечали. Все они привезли с собой в Ерушалаим драгоценные безделушки: ароматные деревянные бусины, нанизанные особым образом и освящённые в капище, пальмовые листья со строчками древних заклинаний, которые жёны даже не умели прочитать, глиняные фигурки черепах, кошек и пузатых богинь, стеклянные флакончики с бальзамами и чудотворными зельями. Когда они рассказывали о своих странах – о пустынях и скалах, о лесах и садах, о домах-дворцах и домах-пещерах, о райских островах, по берегам которых раскачиваются пальмы и где живут кроткие смуглые люди, а божки в их руках пропитаны влагой тропических ливней и струями широких полноводных рек, – в комнату проникали запахи воды, благоухало корицей и сандаловым деревом. Женщин в Ерушалаим сопровождали служанки, лекари и писцы с бритыми головами и широкими белыми бородами.

Жёны Шломо учили его языкам и наречиям своих народов, рассказывали, как их жрецы толкуют расположение звёзд на небе и фазы луны, как предсказывают перемену погоды. Они пели и молились при нём и спрашивали, как это делают иврим. Он объяснял и показывал.

Все жёны были знатного происхождения и почти все, на вкус Шломо, совсем непривлекательными, он никогда не смог бы полюбить их, а к иным даже прикоснуться. Шломо был одинаково добр с ними со всеми, и они всегда радовались его приходу.