Король отверженных - [54]

– Это болтолиния, директор. Не выпь. Они говорят: «Чу!»

Болтолиния, какой описал ее Тарру, на самом деле передавала сплетни, которые странствовали среди ходов, точно микробы. Большинство сообщений, которые отправлялись через болтолинию, были краткими и говорили об опасности, возможности или другой важной новости. Было несколько условий для использования болтолинии. Каждой передаче предшествовал выкрик «чу!», а заканчивалась она словом «прием». Нельзя было спрашивать о пропавших без вести, потому что на Тропе каждый кого-то потерял. Нельзя было через болтолинию умолять о помощи, потому что в ней нуждались все. А некрологи были запрещены, потому что все умирали, более или менее в одинаковом медленном темпе. Эти правила предназначались для того, чтобы держать болтолинию наготове ради важных объявлений или, по крайней мере, вожделенных слухов. Поскольку каждое сообщение требовало участия всех ходов в цепочке, непристойные известия никогда не жили долго. Как правило, затихали через несколько часов или дней, но более срочные предупреждения или сенсационные слухи могли задержаться на несколько недель, перемещаясь по Черной тропе, как рябь в лоханке для мытья посуды.

Сенлин спросил Тарру, какие новости сейчас передают, и Тарру сказал, что ему придется немного послушать. Они прижались спинами к грубой стене, которая, казалось, была покрыта одуванчиковым пухом. Повторяя услышанное, Тарру перешел на крик – известие могло пригодиться кому-то, кто находился дальше от них.

– Чу! Корыто для полива возле заставы у ворот Кивера пересохло. Прием. Чу! Торговая станция в Андара-Суре закрыта. Прием. Чу! Восемь ходов выстроили в шеренгу и расстреляли в Пелфии. Прием.

– Я был там. Я это видел, – сказал Сенлин, и воспоминания вернулись к нему с нежеланной ясностью. – Они казнили стариков, женщин, детей. Какая бессмыслица.

– Люди, которые притворяются, что казни – разумная форма общения, – это те же самые люди, которые верят в бомбы, наделенные даром речи, и поющие мечи. Насилие всегда бессвязно, оно только лепечет. Кстати говоря… болтолиния передает гораздо больше слов на ходском, чем в прошлый раз, когда я был на Тропе, хоть с той поры и прошло всего несколько месяцев.

– Неужели? – сказал Сенлин, снова задаваясь вопросом о растущем влиянии Люка Марата и о том, дошло ли это влияние до его старого друга. Надеясь получить некоторое представление о верности Тарру, Сенлин спросил: – Ты говоришь на ходском?

– Я кое-что понимаю, но не говорю на нем.

– А почему?

Тарру громко расхохотался, хотя от этого и начал задыхаться.

– Потому что у них нет слова «восторженный», «искрометный» или «возвышенный». Это глупый язык, который годится только для описания примитивной жизни. Он лишь немного сложнее, чем тычки пальцем и ворчание.

Как ни приободрила Сенлина неприязнь Тарру к ходскому, он заметил, что речь друга сделалась невнятной. Подозревая, что тот начал клевать носом, Сенлин нащупал его плечо и потряс:

– Мы не можем сидеть здесь, Джон. Тебе нельзя спать. Сперва надо решить, что делать с твоей ногой и моей головой. Нам нужна помощь.

Под натиском Сенлина оба встали, пошатываясь и держась друг за друга, словно пытались выпрямиться во весь рост в лодке.

Наконец рука Тарру снова оказалась на шее Сенлина, и они побрели дальше.

– Помощь здесь не так-то легко получить, директор, – сказал Железный Медведь. – Честно говоря, иногда помощь оказывается хуже самой проблемы.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Сенлин, стараясь, чтобы напряжение, с которым он поддерживал вес Тарру, не сказалось на высоте его голоса.

– Если хочешь снять ошейник или промыть рану, то на Черной тропе есть только один выход – по крайней мере для людей со скудными средствами, как мы, – и это фанатики.

– Ты имеешь в виду людей Марата.

Тарру удивило, что Сенлин знает это имя. Хотя времени на исчерпывающие объяснения у него не было, Сенлин вкратце рассказал о своих опрометчивых поисках Люка Марата и их катастрофической встрече в Золотом зоопарке. Он завершил тем, что они расстались на плохой ноте.

– В каком смысле на плохой… Немного левее. Еще. Нет, не наступай на это. Это же чей-то обед. Насколько плоха эта ваша нота?

– Мы с командой убили около дюжины его людей, а также взорвали часть его припасов и украли кое-что из оставшегося, – ответил Сенлин, меняя направление.

Даже сквозь клобук Сенлин расслышал изумление в голосе Тарру.

– Как может один маленький турист нажить себе столько могущественных врагов? Комиссар Паунд, Люк Марат, герцог Вильгельм… есть ли еще кто-нибудь в Башне, кого ты не ограбил и не разозлил?

– Я был немного не в себе. – Сенлин понимал, что в конце концов ему придется внятно объяснить, как именно он разозлил герцога, а значит, надо будет признаться, что он подвел жену во второй раз. Было бы справедливо, если бы Тарру узнал в деталях предысторию своего изгнания. Но рана была еще слишком свежа, а их обстоятельства – слишком тяжелы, чтобы вдаваться в подробности. – Полагаю, у нас нет других вариантов?

– Мы могли бы попытаться найти тебе другую голову, а мне – другую ногу.

Сенлин усмехнулся. Так уж вышло, что он знал кое-кого, кто мог бы помочь с этим. Интересно, что подумает друг, если он признается в знакомстве с мифическим Сфинксом? Возможно, Джон решит, что клобук свел его с ума.