Король на войне - [8]
После этого Чемберлен отправился в палату общин, впервые в своей истории заседавшую в воскресенье. Сразу после полудня он обратился к членам парламента. С мая 1937 года, когда Чемберлен стал премьер-министром, он прилагал все усилия, чтобы умиротворить Гитлера и избежать войны. И вот эта политика потерпела сокрушительный провал. «Печальный день для всех нас, а больше всего для меня», – обратился он к членам палаты, которые оживились, когда премьер поднялся со своего места.
Все, для чего я работал, все, на что надеялся, все, во что верил в течение своей общественной жизни, лежит сейчас в руинах. Мне осталось только одно: отдать все свои силы тому, чтобы одержать победу в деле, ради которого нам предстоит пожертвовать столь многим. Пока не знаю, какую роль разрешат играть мне; очень бы хотелось верить, что я доживу до того дня, когда гитлеризм падет, а освобожденная Европа будет восстановлена.
Король внимательно слушал своего премьер-министра. Он был горячим сторонником политики умиротворения, в сентябре 1938 года они с Чемберленом вместе с женами стояли на балконе Букингемского дворца, когда премьер-министр вернулся из Мюнхена, где встречался с Гитлером, и привез пустое обещание «мира нашему поколению». «Прочемберленовский взгляд на политику умиротворения господствовал при дворе… сверху донизу», – сетовал Александр Хардинг, личный секретарь короля, которого вовсе не радовала позиция монарха[8]. Сильное сближение короля с весьма специфическим политическим курсом правительства, по которому предстояло голосование в парламенте, балансировало на грани дозволенного конституцией. Однако неистовые аплодисменты, которыми Георга и Чемберлена встретила толпа, собравшаяся под балконом, доказывали, что этого взгляда придерживаются многие – если не все – его подданные, совершенно не желавшие очередной мировой войны, особенно такой, которая грозила массированными бомбардировками Британии. «Это сейчас Чемберлена никто не жалует, а тогда у него было много сторонников», – заметила королева много лет спустя[9].
Банкротство политики Чемберлена ускорила деятельность Гитлера, кульминация которой наступила в пятницу, когда Германия атаковала Польшу с земли, моря и воздуха и мир познакомился с новейшей разновидностью ада – блицкригом. Одним махом были сметены все возможности переговоров о мирном урегулировании. На следующий вечер, когда над Лондоном бушевала страшная гроза и с неба лились целые водопады, королю доложили, что премьер-министр готов действовать и предъявить Гитлеру ультиматум. Ложась в кровать тем вечером, Георг уже прекрасно понимал, что нацистский вождь ни на что не согласится.
В воскресенье королева проснулась в половине шестого утра с намерением спокойно принять ванну и напиться чаю, пока еще была такая возможность. В половине одиннадцатого она пришла в гостиную к королю и вместе с ним прослушала радиообращение Чемберлена. Премьер говорил, а по ее лицу катились слезы. Потом зазвучал ложный сигнал воздушной тревоги, и они с королем переглянулись. С бьющимися сердцами оба спустились в подвал, наскоро переоборудованный в бомбоубежище, и с противогазами в руках ждали, когда упадут первые бомбы. После отбоя они поднялись наверх и вместе со всеми отправились на молитву в Зал 1844 года, названный так потому, что его убранство было сделано специально для государственного визита российского императора Николая I.
Семья Лог слушала обращение Чемберлена у себя дома, в Бичгроув-хаусе, в юго-восточном районе Лондона Сиденхем-хилл. Как и многим британцам, после объявления войны им стало легче. «Чудесное ощущение легкости после пережитого напряжения, – записал Лайонел в дневнике. – Всеобщий порыв – прибить австрийского художника-недоучку». Позднее он писал Руперту Грюнерту, брату Миртл, который жил в Перте: «Вступить в войну – это был единственный выход. Мы хорошо подготовились (не то что в прошлом году в Мюнхене) и уже успели доказать, что наши самолеты лучше немецких».
В 1932 году карьера Лайонела быстро шла в гору, и они с Миртл переехали из своей квартиры в Болтон-Гарденс в импозантный викторианский особняк рядом с Далвич-Вудс. Дом постройки начала 1860-х годов был огромен: двадцать пять жилых комнат, пять ванных, пять акров земли, в том числе и теннисный корт. Замечательны были и прежние владельцы дома. Построил его Уильям Паттерсон, купец, торговавший в Ост-Индии, и сначала назвал было «Сингапур», но затем счел более подходящим название «Бичгроув», что означает «буковая роща». Паттерсон умер в 1898 году, и дом несколько раз менял владельцев. Среди них были и Сэмюэль Герберт Бенсон, который после кампании по продвижению мясной пасты Bovril стал считаться одним из «отцов» современной рекламы, и сэр Уильям Уотсон Чейн, впоследствии президент Королевского хирургического колледжа. Вскоре после того, как в доме обосновалась семья Лог, колледж Божьего Дара – благотворительное общество, безраздельно владевшее Бичгроувом и большей частью территории Далвича, разрешило прикрепить у входа небольшую медную табличку с именем Лайонела и его профессией – специалист по расстройствам речи.
